Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

— Мы получили два письма,— рассказывала Роза.— Он учится на летчика. Это очень опасно. Лучше бы Примо ездил на автомобиле. Но разве он послушает! Если Примо вбил себе в голову... Он всегда был такой, вы ведь знаете?

— Где же он учится летать?

— В специальном училище. В каком-то маленьком городе. Примо не пишет, как оп называется. Секрет. Но родной маме можно было бы сказать. Городок старый, очень старый, на горе, а внизу река. Красивая. И весь город красивый, пишет Примо. Вы все знаете, Антонио, как называется этот город? Я бы нашла его на карте. Ведь там учится летать мой мальчик!

Роза смотрела на Грамши с наивной верой. И он ответил:

— Попробую узнать. Если узнаю, напишу вам. А пока передайте Примо мой привет. Просто: привет от Антонио. Пусть хорошо учится и хорошо летает. Скажите, что мы все верим в него.

26 мая 1922 года Грамши вместе с Бордигой и еще одним товарищем выехал в Москву.

В 1922 году путь этот считался длинным, и трудным. Курьерский поезд отходил с римского вокзала Термипи вечером. Ночью на пограничной станции Бреннеро (бывшая австро-венгерская «Бреннер», передача станции Италии прибавила ей одну букву) — первый таможенный досмотр. Нейтральная зона. Первая австрийская станция. Инсбрук. Перевалы. Туннели. Германия: Мюнхен, Нюрнберг, Галле, Берлин, куда прибыли к исходу третьих суток. Надо было решить, как двигаться дальше. Один путь через Данцигский коридор и Польшу. Но можно и морем из Штеттина до Пилау, затем до Кенигсберга и поездом до Риги. Латвийскую визу получить легче, чем польскую, но поезд из Риги на Москву ходил только два раза в неделю, торчать несколько дней в Риге не хотелось. Выбрали первый вариант. Грамши в обсуждение вопросов маршрута не входил, оба спутника — опытные путешественники. Чувствовал себя Грамши очень неважно, Бордига трогательно за ним ухаживал. Амадео оказался прекрасным спутником, вежливым и предупредительным. На специальной кофеварке, которую Бордига брал с собой в поездку, он готовил кофе какого-то особенного вкуса и аромата. Кофе пили с большим удовольствием, аплодировали «автору», Бордига шутливо раскланивался. В бытовой обстановке у Амадео проявился недюжинный юмор и интеллектуальная гибкость; Грамши подумал, как полезны были бы эти качества в его политической деятельности: в кардинальных вопросах тактики Бордига был жестко прямолинеен. Это особенно проявилось на недавнем съезде. «Не ошибаюсь ли я в анализе фашизма, как сложного и глубоко реакционного социально-психологического явления, способного, если ему не противостоять, утвердиться в итальянском обществе? — вновь и вновь спрашивал себя Грамши.— Ведь даже некоторые руководители Коминтерна утверждают, что в Италии через несколько месяцев обстановка изменится к выгоде рабочего класса», И вновь и вновь отвечал себе: «Нет, не ошибаюсь!»

По дороге из Рима в Москву партийные дела не обсуждались. Мешали посторонние уши.

В Берлине задержались. «Если выкрою время, повидаюсь с Космо»,— решил Грамши. Профессор Космо жил в Берлине: он был советником итальянского посольства в Германии. Случай свел их в чужой стране. О свидании с бывшим учителем Грамши думал не раз. Нет, он не сожалел о резкости своих статей против газеты «Стампа».

Обстоятельства требовали открытого боя, и он дал этот бой. Но слишком много хорошего связывало его с Космо...

В Берлине были кое-какие дела. Нужно побывать в Межрабпоме. Грамши разыскал «близнеца» Луиджи, передал ему привет из Генуи. У берлинца не оказалось усов, во всем другом он был точной копией брата. Хриплым басом Луиджи рассказал, что пароход с продуктами прибыл в Одессу, оттуда его направили в Новороссийск, и по железной дороге груз доставили в голодающее Поволжье. В Царицыне часть продуктов раздали пайками рабочим, другая часть пошла детям, для которых создали столовую, тысячи на две человек. Всем умело заправлял Франческо Мизиано — один из виднейших деятелей рабочего движения, ему помогали представитель кооперативов Италии и еще несколько товарищей.

До отъезда осталось несколько часов.

Грамши вошел в пышный вестибюль и сообщил величественному швейцару, что желает видеть советника Космо. Швейцар неодобрительно оглядел неказистого посетителя в дешевом помятом костюме, нехотя ответил: «Доложу». Затем так же нехотя позвонил по телефону и сказал в трубку, что его превосходительство синьора советника желает видеть некий Грамши. Видимо, ответили что-то невразумительное, он с удивлением посмотрел на телефонную трубку и медленно повесил ее на рычаг. А по роскошной мраморной лестнице уже сбегал его превосходительство господин советник. Обливаясь слезами, в то время как Грамши буквально утопал в его великолепной бороде, профессор Космо говорил:

— Ты понимаешь почему! Ты понимаешь почему!