Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

Лишь несколько дней тому назад Грамши прощался с товарищами — членами итальянской делегации на конгресс, отплывшими в Россию из Генуи на советском пароходе «Роза Люксембург». Прощался, правда, ненадолго: в Москву он должен был выехать поездом.

Размышления Грамши прервал неожиданный приход Феличе Платоне, соратника по «Ордине нуово», ныне римского корреспондента газеты «Унита». Уже с порога он закричал:

— Антонио, что ты думаешь о его речи?

— Говори потише, Феличе. Чьей речи?

— Ты еще не знаешь? Сегодня в парламенте выступил с двухчасовой речью Джакомо Маттеотти. Что там было! Рассказать?

— Разумеется.

— Я набросал кое-что для отчета. Прочитать?

— Еще лучше.

— Понимаешь, это недоработанные черновые записи.

— Читай.

— Читаю: «Палаццо Монтечиторио, где заседала палата депутатов, сегодня было переполнено. Депутаты, журналисты, гости — все с нетерпением ожидали выступления Джакомо Маттеотти, секретаря социалистической партии и лидера ее парламентской фракции. На трибуну поднялся человек лет сорока, худощавый, с нервным лицом, на котором отражались обуревавшие оратора чувства гнева и презрения. Но голос его был спокоен и тверд, хотя говорил он страшные вещи. Обвинение в адрес правительства следовало за обвинением. Оргия хищений, фальсификация финансовых отчетов, взятки! Он брал то один, то другой из лежащей перед ним груды документов и оглашал его таким же спокойным голосом, но каждое слово падало в беснующийся зал, как дымящаяся граната в пороховой погреб. Вот отдельные фрагменты его речи, которые удалось записать вашему корреспонденту,

Маттеотти: — Уважаемые коллеги! Мы заявляем, что выборы, состоявшиеся в Италии в апреле сего года, не имеют ни малейшей законной силы.

Выкрики: — Это провокация!.. Гоните его с трибуны... Тихо! Тихо!

...Список правительственного большинства, который якобы собрал более четырех миллионов голосов избирателей...

Голоса: — Долой! Заткните ему глотку! Ко всем чертям!

...получил их вовсе не в результате свободного и фактического волеизъявления народа.

Выкрики со скамей оппозиции: — Вы, фашисты, губите Италию!

...По нашему мнению, результаты выборов недействительны! Ни один итальянский избиратель не имел свободной возможности решать и выбирать в соответствии со своими желаниями...

Председатель Рокко: — Депутат Маттеотти, придерживайтесь темы выступления.

...Выборы превратились в испытание на мужество, в образец безоружного сопротивления физическому насилию!

Председатель:— Депутат Маттеотти, если вы хотите говорить, можете продолжать, но осмотрительно,

Маттеотти: —Я не прошу, чтобы мне дали возможность выступать осмотрительно или неосмотрительно, я хочу говорить парламентарно, говорить правду,.. Вы хотите отбросить нас назад в средневековье! Мы защищаем свободу и суверенитет итальянского народа и требуем аннулировать результаты выборов, опозоренных применением насилия!

Фашистские депутаты — а их было около двух третей палаты — выкрикивали угрозы, оскорбления и проклятия. Многие отчетливо слышали голос Муссолини, который крикнул с места: «Этому человеку не сносить головы!»

Два часа говорил Маттеотти, два часа продолжался фашистский шабаш.

Передают, что, выходя из здания парламента, бледный, но внешне спокойный Маттеотти сказал своим друзьям: «Ну, теперь можете готовить для меня надгробную речь»».

Платоне сложил свои листки и с некоторым опасение ем взглянул на Грамши. Платоне не забыл историю с од<» ним своим репортажем. Это было еще до отъезда Грамши в Москву. В Турине произошло уголовное убийство, о котором говорил весь город. Платоне с воодушевлением взялся за дело, раскопал кое-какие детали, добился на скольких интервью и довольный собой сдал в «Ордине нуово», как ему казалось, удачный материал, уснащенный весьма красочными подробностями. Придя назавтра в редакцию, он с удивлением узнал, что материал в номер не пошел. Огорченный и злой, Платоне направился к Грамши объясняться. В комнатке редактора, в которой троим уже было тесно, но при необходимости помещался весь состав редакции и частые гости — рабочие туринских заводов (друзья шутливо утверждали, что комнатка обладает чудесным свойством раздвигать свои стены), кроме хозяина были еще двое: у стола стоял Монтаньяна, в углу из-за груды рукописей выглядывала кудрявая голова секретаря-стенографистки Пиа Карены.

— A-а, сэр Конан Дойл пришел,— иронически приветствовал Платоне Монтаньяна.— С твоей фантазией, дорогой Феличе, я бы не занимался нашим скучным делом, а писал рассказы. Ну, например, Шерлок Холмс в Италии.

— Неплохая идея,—огрызнулся Платоне.—Конечно, привычнее писать, чтобы мухи дохли.

— Все-таки польза для человечества. Меньше мух останется,— незлобиво отозвался Монтаньяна.

Грамши поднял глаза от рукописи.

— Вы мне мешаете, друзья. Я хотел, Феличе, поговорить по поводу твоего материала. Только позднее. Но раз уж ты вашел... В двух словах: бесспорно, репортаж написан интересно.

Окрыленный похвалой, Платоне перешел в наступление.

— Не откажешь же ты читателю в праве на здоровый человеческий интерес?