Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

Тираж «Униты» превысил сорок тысяч экземпляров. 19 ноября на заседании палаты депутатов коммунисты зачитали антифашистскую декларацию.

«26.11.1924 г.

Дорогая,

уже почти месяц не имею вестей от тебя. Мне пришлось снова выехать из Рима как раз в дни отправки почты, и поэтому я пропустил одно письмо. Через несколько дней уеду снова и пробуду в Милане по меньшей мере дней пятнадцать. Работаем, не переводя дыхания. Политическое положение сложилось так, что мы вынуждены вести кропотливую, но в целом гигантскую работу. Пролетариат пробуждается и вновь обретает сознание своей силы;? ещё явственнее пробуждение крестьян, экономическое положение которых ужасно. Но организовать массы еще трудно, и партия в целом — ее ячейки и деревенские группы — тяжела на подъем и медленно работает. Центр партии должен постоянно бывать на местах, стимулировать и контролировать работу, помогать товарищам, направлять их, работать вместе с ними. Мы стали очень сильны: нам удается проводить открытые митинги прямо на предприятиях, в присутствии 4000 рабочих, которые рукоплещут партии и Интернационалу...

Г.»

«4.12.1924 г.

Дорогая Юлька, в первых числах февраля состоится расширенный Исполком, и не исключено, что я буду участвовать в нем как делегат. Эта новость и вероятность (или возможность) поездки немного взволновали меня. Нет уверенности, что я смогу легально выехать из Италии: правительство неохотно выдает нам паспорта; перебраться через Альпы в феврале — нелегкая вещь для меня, хоть я и имею некоторый навык в путешествиях по снегу и в ночевках в снегу для отдыха. Поэтому я нервничаю: мне хотелось бы на несколько недель выйти из состояния изоляции от внешнего мира, в которой все мы находимся в Италии, соприкоснуться с живыми течениями революционного движения, проверить некоторые впечатления и мнения, составленные по обрывкам сообщений или по впечатлениям и мнениям других товарищей по работе, которая проведена в Италии и не кажется мне малоценной или недостойной того, чтобы о ней узнали более широко...

Г.»

«12.1.1925 г.

Дорогая Юлька, два слова наспех. Несколько педель я не получаю вестей от тебя и не знаю, объясняется ли это причинами общего порядка или состоянием твоего здоровья... Я живу интенсивнейшей жизнью, подстегиваемый стремительно развивающимися событиями. Нельзя, однако, предвидеть в ближайшем будущем крах фашизма как режима — разве только как фашистского правительства... Мы в Италии переживаем фазу, какой, мне кажется, не знала ни одна другая страна,— фазу, полную неожиданностей...

Г.»

В канун нового, 1925 года в печати были опубликованы документы, изобличающие личную причастность Муссолини к убийству Маттеотти и другим злодеяниям фашистов. Выяснилось, что глава правительства — просто уголовный преступник. По правилам игры, принятым в конституционном государстве, премьер должен был уйти в отставку. Но Муссолини опирался на .вооруженную силу, оппозиция — на параграфы конституции и национальные традиции. В таких ситуациях, как показывает история, побеждает сила. Муссолини не ушел. 3 января 1925 года он начал наступление. «Я принимаю на себя всю моральную, политическую и историческую ответственность за все, что случилось»,— заявил он с трибуны парламента. Как выяснилось впоследствии, Муссолини явился в парламент, имея в кармане королевский указ о его роспуске. Нужно было только проставить дату. А ведь оппозиция продолжала надеяться на вмешательство Виктора Эммануила. Бывший премьер-министр, лидер левого крыла либеральной партии Франческо Нитти, после прихода фашистов к власти нашедший себе убежище в Швейцарии, написал королю письмо: «Если б можно было голосовать свободно, то девять десятых итальянцев выразили бы не только недоверие, но и ненависть нынешнему режиму, основанному на насилии... Весной истекшего года состоялись выборы, и правительство получило большинство. Но, возможно, ни у кого не хватило смелости рассказать Вашему Величеству, что это были за выборы... Совершилось одно из самых отвратительных мошенничеств современной истории».

Обращение Франческо Нитти осталось без ответа. Тогда Джованни Амендола, вождь конституционной оппозиции, справился у короля: «Намерена ли савойская династия рассматривать настоящее положение, противоречащее конституции, как окончательное? Это дало бы повод думать, что савойская династия считала временным конституционный режим, существовавший с 1848 по 1925 год». Виктор Эммануил счел себя оскорбленным.