Боль

Профессиональный уровень работников прокуратуры опустился ниже коленки. Так безобразно следователи в нашей стране не работали никогда. С грехом пополам ещё можно понять скандалы вокруг так называемых политических расследований, но они никакого отношения к работе правоохранительных органов не имеют. А я говорю о работе "на земле", о делах простых смертных. В прокуратуру пришли люди, незнакомые с азами профессии. Исправить их ошибки в суде очень трудно, практически невозможно. Начальство об этом знает и вот уже лет десять бубнит: других взять неоткуда. А нам-то какое дело?

Если называть вещи своими именами, дело Бритикова с профессиональной точки зрения яйца выеденного не стоит. Вернее, не стоило бы, если бы следователь неукоснительно выполнил все, что требует закон. Если бы он допросил всех свидетелей, поинтересовался, чем болели мать и бабушка Алексея, если бы заносил в протоколы то, что ему говорили, а не то, что ему хотелось услышать, если бы он, наконец, хотя бы самому себе ответил на вопрос: бил ли Бритиков бабушку, и если бил, то когда? Ведь сам Алексей утверждает, что ударил её в субботу, в воскресенье вечером бабушку видели врачи "скорой помощи", утром в понедельник два врача и участковый милиционер не обнаружили ничего подозрительного, а наш Пинкертон, не задумываясь, пишет: убита в период с субботы по понедельник. Этого просто не может быть — а Шильнов утверждает: может.

И одно дело, если б в истории Бритикова была лишь одна помарка. Если бы все обстоятельства дела были выяснены и логическая цепочка привела нас к такому выводу: Бритиков, согласно материалам уголовно дела, давно решил избавиться от бабушки и наконец осуществил свой злой умысел и убил её, причем с особой жестокостью. Тогда путаницу в одежде Озолинь ещё можно было бы списать на недобросовестность то ли милиционера, то ли эксперта.

Но ведь ничего подобного нет. И в ситуации, когда по сути не выяснено ничего, вопрос с одеждой умершей Озолинь является последней каплей, которой суждено переполнить чашу. Выходит, что мы не знаем, когда умерла Клавдия Ивановна и отчего. И непонятно: её труп вскрывал судебный эксперт или труп другой женщины?

Может, все было бы иначе, если бы следователь Шильнов нашел ответ на главный вопрос: что же на самом деле произошло в квартире Бритиковых? Если бы в деле на своем месте лежали медицинские документы, из которых следует, что мать и бабушка подозреваемого страдали тяжелой психической болезнью. Тогда Алексею, надо полагать, назначили бы стационарную судебно-психиатрическую экспертизу и, может быть, стало бы понятно, почему он не смог учиться в ПТУ и какую жизнь вели два абсолютно незащищенных человека: не очень здоровый подросток-сирота и его психически больная бабушка.

История Алексея Бритикова сердечно коснулась двух совершенно чужих ему людей. Галина Николаевна Золотова, регистратор поликлиники, та самая женщина, с которой он в последнее время подолгу сидел, не зная, куда ему пойти, отыскала его отца и носит в Бутырскую тюрьму скромные передачи. А адвокат 8-й юридической консультации И.В. Быстрова, которую прислали к Бритикову как к неимущему, написала такое блестящее ходатайство на имя прокурора, какое не всякий оплаченный адвокат взвалит на себя в таком деле. Не имею чести быть знакомой с Быстровой, но с удовольствием пожала бы ей руку.

Что же касается А. Шильнова, свое расследование с неопознанным трупом он блистательно завершил, признав потерпевшим по делу управление социальной защиты населения на Лукинской улице (родственников Озолинь ему было искать лень). То самое, где ни разу не вспомнили о больной старухе. И если бы квартира Бритиковых не была приватизирована, она, глядишь, досталась бы "потерпевшим". И можно было бы устроить праздник справедливости в Ново-Переделкине.

С фейерверком.

Импотент по собственному желанию

Раньше за один такой намек вызывали на дуэль. И, случалось, убивали. Раньше это могло стать причиной трагедии всей жизни. Теперь все изменилось. Но мне не доводилось слышать, чтобы мужчина в цветущем возрасте боролся в суде за право официально именоваться импотентом.

Все мы когда-то были замужем…

С первым мужем Ирина Бар-Слива развелась в 1988 году. На руках у неё остался двухлетний сын. Анатолий Якухин тоже развелся с прежней женой.

Ирина с Анатолием когда-то были пионервожатыми в заводском пионерском лагере. А восемь лет спустя они, работая на одном заводе в Зеленограде, познакомились поближе. И стали встречаться. В 1993 году они зарегистрировали брак. Жить стали в Иринином доме.

В момент знакомства с Якухиным Ирина жила с матерью и сыном в малогабаритной двухкомнатной квартире. В 1989 году мать Ирины, будучи очередником на предприятии, получила разрешение на покупку половины деревянного дома в деревне Андреевка. Это жилье и купили. Так в апреле 1990 года, за три года до вступления в брак с Якухиным, она прописалась в Андреевке вместе с сыном.