Боль

– Я же говорила, что у меня нет другого ключа! – выпалила она то, что, видимо, долго прокручивала в голове, но, спохватившись, тут же спросила: – Что случилось? Кто это? Что происходит?

– Ключ у нее в сумочке, Альма, – сказал Саша. – Твоя мама упала, она отправилась тебя искать и упала.

Альма принялась раздраженно копаться в сумке Ирис.

– Искать меня?! – огрызнулась она, поворачивая ключ в замке. – Зачем меня искать? И только когда дверь открылась и загорелся свет, она возмущенно уставилась на Сашу. – Так это ты! – Она ткнула в него пальцем. – Ты сейчас был у нас! Что тут вообще происходит?!

– Где твоя кровать, Альма? – нетерпеливо спросил он тоном, каким серьезный, занятой мужчина разговаривает с ребенком. – Сперва надо уложить маму в постель и оказать ей медицинскую помощь, а уж потом задавать вопросы.

Альма послушно указала на дверь своей комнаты. Ирис отметила, что о ней они говорят, как те люди на улице – в третьем лице, но на этот раз это было приятно, настолько приятно, что хотелось тотчас уснуть и предоставить Саше объясняться с Альмой, как ему заблагорассудится. Все равно они попались, все равно он уже не сможет сидеть там, притворяясь обычным посетителем, все равно ее долгосрочный план пошел прахом, осталось только настоящее время – эта ночь и ее разбитое тело. Да и было ли у нее в жизни что-то, кроме настоящего времени? Просто она не решалась ему довериться, вечно пыталась контролировать его, управлять им – с помощью своих директорских посланий, со всеми своими тщательно выстроенными планами. И вот теперь оно говорит ей: я не отголосок прошлых воспоминаний, я не мост в светлое будущее, я только то единственное, что у тебя есть, сама суть твоего существования, доверься мне, потому что у тебя нет иного выбора!

Но как ему довериться? С каждым мгновением боль усиливалась, а вместе с ней росла ярость. Все пошло наперекосяк, все пошло прахом! Едва она навела тут порядок, вычистила, вымыла, накупила вещей и наготовила еды, с чувством радостного всемогущества назначив себя домработницей собственной дочери, в надежде, что та постепенно привыкнет к ее присутствию, как в одно мгновение стала не только бесполезной и ненужной, но превратилась в обузу.

В самом деле, зачем было кидаться искать Альму, вместо того чтобы ждать ее здесь, встречать, кормить и укладывать спать, и так день за днем, медленно возвращать ее себе, терпеливо и неотступно: независимо от того, где была ее девочка и чем занималась, дома ее ждет мама и сытный ужин. Хотя на самом деле этот план по-настоящему стал понятен Ирис только после того, как она врезалась в тротуар. А теперь придется возвращаться домой и оставаться там, пока ей самой не перестанет требоваться помощь. Даже если все кости целы, двигаться ей будет непросто. Совершенно ясно, что она не сможет ни убирать, ни готовить, и ее присутствие в этой квартире, в этом городе лишается всякого смысла. С нарастающим раздражением Ирис замотала головой, как раз когда Саша подошел к ней с миской и пакетиком ваты.

– Нужно продезинфицировать раны, – объяснил он, наклонившись над ее коленом, и осторожно провел по нему намыленной ваткой, протер ссадину на ладони, как выяснилось, тоже поверхностную, и снова проверил подвижность пальцев. – Может быть, это просто сильный ушиб, – сказал он. – Я бы все-таки сделал перевязки, это облегчит боль на ночь, а завтра мы сходим провериться. Есть здесь бинт?

Альма покачала головой. При виде ран на ее красивом, густо накрашенном лице проступило выражение ужаса.

– Неважно, в армии мы справлялись и без бинтов, – заметил Саша. – У вас есть какая-нибудь ненужная одежда?

Порывшись в шкафу, Альма неохотно протянула ему черную трикотажную футболку – униформу своего рабства. Ирис смотрела, словно загипнотизированная, как Саша разрывает ее на полоски своими огромными ручищами. Неужели это траурное разрывание одежд?[30] Она увидела как наяву разорванную рубашку Эйтана, разодранную снизу доверху, так что его грудь обнажилась, когда он рухнул на колени перед холмиком земли и надрывно зарыдал: «Вернись ко мне!» Однако теперь это разрывание сулило надежду. Ирис вдруг обнаружила, что шепчет молитву: «Дай, Господи, чтобы она так же оторвалась от него, дай, Господи, чтобы она так же оторвалась от него, амен, сэла!»[31]

Как мечтала я удержать тебя при себе, чтобы тебе не было так больно, хотелось ей сказать Альме, пока он оборачивал ее запястье черной полоской ткани, складывал пальцы вместе, плотно забинтовывал руку и закреплял поддерживающую повязку на шее.

Альма усмехнулось, глядя на него:

– Ужасно смешно, когда все черное! Она похожа на госпожу, только хлыста не хватает!

Саша с удовлетворением оглядел Ирис и тоже усмехнулся:

– Да, прикольно.

Ирис понравилось, как он держит дистанцию с Альмой: едва возник намек на какую-то близость, как он заявил:

– Ладно, я потопал. Позвоните мне утром, Ирис.

И вышел, даже не взглянув на Альму. Такой огромный, что без него комната вдруг стала небывало просторной.

– Кто это? Где ты его подцепила? – не сдержала любопытства Альма.