Боль

«Тебе-то легко, – сердито бормотала она, – тебе нечего терять! Как ты смеешь представлять это таким образом, как будто нет ничего легче!» Она ополоснулась под душем. Силы понемногу возвращались к ней, но вместе с ними возвращались злость и тревога. Она запихнула в стиральную машину белье со своей постели, чтобы смыть с него все следы болезни. «Я излечилась, – говорила себе Ирис, – я излечилась от тебя. У меня есть семья, у меня есть школа, которой я руковожу. С твоей стороны было очень мило вернуться в мою жизнь, но для меня это уже слишком поздно». Она решительно убрала в холодильник миску с виноградом, а кофейные чашки, зараженные микробами измены, несколько раз вымыла с мылом, а потом поставила в посудомоечную машину и включила ее практически порожняком. Обычно гудение домашней техники успокаивало ее, но не теперь, когда она всматривалась в кухонное окно и пыталась разглядеть между домами край пустыни. На Мертвое море, увы, выходит соседская квартира, а их окна – на запад, на обычные городские кварталы. В свое время Альма поддержала ее в споре с Микки по поводу вида из окна, когда они обсуждали покупку квартиры. Дочь так редко выступала ее союзницей, что вдохновленная Ирис пустилась во все тяжкие. «Какой смысл жить в Иерусалиме, если не видеть в окно ничего иерусалимского? Тогда уж лучше сразу поселиться в Тель-Авиве», – уговаривали они Микки на два голоса. Но разница в цене была велика, к тому же Микки настаивал на лифте. А вскоре после переезда и ранения Альма стала от нее отдаляться, непонятно почему. Как будто Ирис по собственной воле выключилась из семейной жизни, оказавшись прикованной к постели. С тех пор отношения с Альмой становились все прохладнее, и в конце концов дочь сбежала в Тель-Авив, и отнюдь не только из-за отсутствия вида на Мертвое море, состригла свои чудесные волосы, а то, что от них осталось, выкрасила в черный цвет. От этого цвет лица у нее стал болезненным, как будто что-то подтачивало ее изнутри. Ирис вновь овладела тревога и одновременно раздражение: на дочь, которая не простила ей ранения во время теракта, на самое себя – за то, что она так и не разобралась, в чем дело, и не стала сражаться за любовь Альмы, а заодно – на Эйтана, за то, что он внезапно появился в ее жизни и заставил забыть о дочери, а теперь пытается заставить ее забыть все остальные свои обязанности, сделать из нее любовницу, живущую только им одним.

Удивительно, но злость продолжала нарастать. Ирис вернулась к компьютеру и села перечитывать почту, просмотренную на прошлой неделе вполглаза, потому что голова была полна другим. Какая наглость: он вообразил, что если он свободен, то и она тоже свободна, если это легко для него, то и для нее тоже легко. «Ты выстроила дом в Израиле», – сказал он с издевкой, обведя рукой их буржуазную гостиную. Но семья, которую она создала, – не объект для издевок. И она не рухнет только потому, что ему вдруг взбрело в голову вернуть Ирис в свою жизнь на краткий испытательный срок, а через некоторое время снова выгнать, как он, должно быть, поступил с двумя своими женами. А она по наивности даже не расспросила его, ничего не попыталась выяснить. Поверила как дура, что он ждал ее одну, и только поэтому оба его брака оказались неудачными, – хотя истинные причины наверняка куда менее лестны для нее, да и для него.

Обманул, обманул, обманул! Она услышала, как бормочет вслух. Больше она на эту удочку не клюнет, она сейчас же напишет ему: «Давай остановимся, прежде чем будет поздно. Рада была увидеть тебя и желаю тебе прожить твою жизнь без боли». Да, именно так она ему и напишет, и на этом нынешнее безумие закончится. Она пошла за телефоном, чтобы написать эти правильные слова, но там ее уже поджидало сообщение от него. Поразительно, как он угадывает ее мысли, – совсем как во времена их абсолютной близости.

«Нет никакой спешки, любимая, – написал он, – я готов ждать тебя еще тридцать лет». Ирис швырнула телефон об покрытый ковром пол, совершенно как Омер во время своих приступов ярости. Чтоб он разбился! Чтоб он разбился, чтоб ей никогда не восстановить его номера! Но тут же опустилась на колени и подняла его, со вздохом облегчения убедившись, что ничего не сломано.

«Нет никакой спешки, любимая, – читала она снова и снова, затверживая эти слова, прежде чем стереть, – я готов ждать тебя еще тридцать лет». «Нет никакой спешки, любимая». Как трудно удалить это сообщение! Но у нее нет выбора: чтобы иметь возможность в правильное время принять правильное решение, нужна осторожность. Хотя есть ли оно вообще, правильное решение?

Глава одиннадцатая

– Теперь все ясно! – заявила Дафна с кислой улыбкой. – Теперь-то понятно, куда ты пропала в последнее время. Встретить любовь своей юности! Я тебе почти завидую.

– Сама себе завидую, – рассмеялась Ирис. – Это сумасшествие. Это не просто встреча с ним, это встреча с самой юностью, с самой любовью. Время точно остановилось… Это ни на что не похоже!