Боль

Въезжая в гору, Ирис почувствовала, как тревога набросилась на нее, словно разбойник с большой дороги. Надо расслабиться. Она отправится к Альме завтра – один день ничего не изменит. А дома Микки, должно быть, уже спит, в полном убеждении, что она поехала в Тель-Авив. Маловероятно, что он будет ее дожидаться, после того как отказался ехать с ней вместе. А Омер уже предупредил, что будет ночевать у Йотама, так что никто не увидит ни ее зацелованных губ, ни разнеженного тела, пропахшего любовной близостью. Она вошла в свой дом на цыпочках. Душ она примет утром – лучше не шуметь. Быстро почистив зубы на кухне, она заперлась в темной комнате Альмы. Но, бесшумно раздевшись и забравшись в постель, обнаружила, что под одеялом кто-то есть, и испуганно вскрикнула. Неужели это Микки ее подкарауливает? Значит, успел усохнуть от ревности, потому что тело у него обычно сильно больше. Ирис, задыхаясь, выпрыгнула из постели, потихоньку подняла жалюзи и при свете полной луны, которая последовала за нею сюда, узнала Альму. Рот у дочери был приоткрыт удивленно-брезгливо, как будто под ее веками таилось что-то неприглядное.

С колотящимся сердцем смотрела Ирис, как на глазах тает ее алиби – худенькое, замкнутое, такое хрупкое. Что она теперь скажет Микки? Почему он не сообщил ей, что Альма дома и что нет смысла к ней ехать? Похоже, он нарочно подстроил ей ловушку, и теперь снова придется врать, не имея достаточной информации. Когда приехала Альма? До какого времени была на работе? Ведь можно сказать, что Ирис приехала к ней, но уже не застала ее в баре. Только для этого придется ее разбудить, чтобы не попасться на лжи.

– Альма? – шепнула она, словно не замечая, что ее дочь спит. – Как здорово, что ты здесь! Когда ты приехала?

Как ни удивительно, дочь отозвалась на ее деланую радость и шепнула во сне:

– Мама, я тебя ждала, где ты была?

– На работе, – выпалила Ирис. – Когда ты приехала? Почему ты не сказала мне, что ты дома?

Но Альма уже повернулась к ней своей узкой спиной в огромной футболке Микки. Ирис тихо опустила жалюзи и на цыпочках прокралась в комнату Омера, чтобы лечь спать в его постель. Только бы Микки не проснулся. Немыслимо предстать перед ним такой, с кожей, покрытой любовью, и с головой, в которой нет ни одной правдоподобной выдумки.

Что такое? Ведь он же объявил, что заночует у Йотама, – и вот теперь лежит в своей постели, слегка похрапывая, и на нее пышет жаром. Его присутствие было несомненно и отчетливо. Ирис выскользнула из комнаты и пошла в гостиную. Все постельные принадлежности хранились в спальне, входить в которую она ни за что не хотела, так что у нее не осталось иного выбора, кроме как вытянуться на диване в одежде и без одеяла. От ночной прохлады ее стало знобить. Может, стоит встать и взять два использованных полотенца, чтобы прикрыться ими, хотя они чуть влажные и прохладные: кто-то совсем недавно принимал душ. Дом посылал ей какие-то таинственные намеки, его обитатели неосознанно наказывали ее: ничего не сказав ей, изменили свои планы, сообщили ложную информацию, выставили на диван. Ирис дрожала под влажным полотенцем: почему Омер не пошел на день рождения? Из-за приезда Альмы? А дочь явилась по собственной инициативе или Микки снова вызвал ее, чтобы развеять страхи Ирис – и тем самым доказать собственную правоту? Может быть, он действительно прав, может быть, он действительно лучше знает Альму. Но какая неожиданная нежность была в этом: «Мама, я тебя ждала»!

Может быть, Шира действительно преувеличивает? Завтра надо будет поговорить с дочерью и разобраться, в чем дело. В конце концов, в таком возрасте все так быстро меняется. Может, завтра утром все утрясется, и – хихикнула Ирис под влажным полотенцем, как влюбленная девчонка, – можно будет продолжить путь по расстелившейся у нее под ногами дороге чудес, в мир, где года стираются, где можно идти вспять, среди цветущих островков времени, снова и снова шагая по душистой долине, между медвяными облаками в единственный день весны, когда еще не слишком жарко и уже не холодно.

Глава тринадцатая