Боль и сладость твоих рук

Полицейские оттоптались по всей его жизни от души: вызвали на допросы родителей, друзей, Макса. Следствие прекрасно знало, что к самоубийству он отношения не имеет, но страстно жаждало чего-то большего, чем просто показаний: благо, "клиент" богатый, так почему не прощупать со всех сторон? Тимофей принципиально не предлагал ничего, действуя только через адвокатов. Адвокаты были отличные — лишь благодаря им материалы того старого дела не оказались в свежей прессе. Благодаря им его оставили в покое через пять дней — правда, оставили на дымящихся руинах его жизни.

Материалы того дела, связанного с Лори, со смачными фотографиями, показали Максу, еще паре его друзей, его родителям. Родители, к счастью, просто не поняли, что это правда, и твердо решили, что фото — результат подлога. Друзья перестали общаться, не сговариваясь. Все трое. У него были на редкость порядочные друзья, ими можно было гордиться. Руки теперь никто не подаст, разумеется, но и к журналистам ни один не пошел. Потеря Макса была обиднее других — вместе они прошли через многое.

Хотя кому он врал? Худшей потерей была Она. Такой сильной, что хотелось материться, орать, ломать мебель. У него были большие планы на нее. Но он уже тогда понял, что они не сбудутся, когда она впервые упомянула про Лори. Лучшие подруги, надо же. Впрочем, мир БДСМ-тусовки тесен — этого следовало ожидать.

У него не было ни единого хорошего объяснения тому, что произошло ТОГДА. Но почему-то хотелось ехать к ней, и поговорить. Останавливало только то, что он знал: она боится его. Если Макс рассказал ей все, а он, конечно, должен был рассказать, значит, теперь им можно ее пугать, как пугалом. Он был страшный-страшный человек, который избивает женщин до полусмерти. Чудовище. Маньяк.

Заперевшись дома на три дня, Тимофей потерял счет времени. Он знал, что в воскресенье у него встреча с клиентами, которую нельзя отменить, а больше не знал ничего — и просто шарахался из угла в угол, закидывался чаем и кофе до тошноты, смотрел в стену, валялся в кресле, засыпал там же — скорее, отключался на пару часов, потом просыпался и начинал снова ходить по квартире.

В приступе ярости перевернул все на кухне, зато потом было занятие — долго наводить порядок, чтобы не выглядеть чокнутым хотя бы перед уборщицей.

Эта мысль его даже позабавила: его уборщица — вот единственный человек из ближайшего окружения, который не будет считать его психом. Отличное начало новой жизни. Устроив в кухне идеальный порядок, Тимофей сел на пол и сидел несколько часов.

Он даже не сразу понял, когда в дверь начали звонить и среагировал с большим запозданием. Судя по тому, что звонки продолжались, это был кто-то очень настойчивый. Тяжело поднявшись, Тимофей подошел к двери, заглянул в глазок и на секунду прислонился лбом к холодной поверхности перед тем, как открыть. Решившись, он отпер дверь и едва успел прикрыть глаза — за мгновение до того, как получил ожидаемый и вполне справедливый удар в челюсть. Боль на секунду оглушила, потом половина лица занемела, взгляд постепенно сфокусировался, а до ушей дошел хлопок двери — Макс закрыл ее изнутри.

— Надеюсь, лед у тебя в холодильнике есть? — деловито спросил гость, морщась от боли в разбитых пальцах.

— Где-то был, — так же спокойно отозвался Тимофей, стараясь не сильно шевелить губами и осторожно проверил пальцами челюсть. Широко открыв рот и снова закрыв его, он убедился, что кость не сломана и криво улыбнулся:

— Бить ты, положим, толком не умеешь.

— Я бы на твоем месте больше помалкивал, — прорычал Макс. — Я тебе больше не друг.

— Как скажешь.

Тимофей закрыл за ним дверь и хмуро пошел на кухню за льдом. С той секунды, как он увидел Макса в глазок, все стало понятно. Тот мог злиться как черт, но все-таки приехал. И это дорогого стоило, после такой-то истории.

Он достал лед, протянул Максу, молча сел за стол. Тот поделил пакет на две части с прежней деловитостью, протянул половину через стол. Приложив его к щеке, Тимофей вздохнул:

— Спрашивай.

— Лори. Что за. Херня? — прорычал Макс.

— У меня нет оправданий. Послушай, я знаю, что ты был близок с этой женщиной, и…

— Мне не нужны оправдания, — зарычал Макс еще сильнее, перебивая. — Я не просто был с ней близок. Я до этого еще был ее психотерапевтом, чтобы ты понимал.

Его лицо побелело от злости.

— О, черт. Еще и это, — протянул Тимофей, закрыл глаза и покачал головой.

— Еще и это, — процедил Макс. — Так что я немного больше в курсе этой истории, чем ты думаешь. Говори.

Тимофей откинулся на спинку стула, отвел глаза:

— Хорошо. Она не сказала стоп-слова. Я был самонадеянным идиотом. И еще мы оба были пьяны.

— Твою мать, — процедил Макс побелевшими губами. — Твою ж мать.