Боль свободы

Горло начинает драть так сильно, будто оно уже пытается от жажды высосать хоть каплю жидкости из воздуха. От разбушевавшегося сердца, пробуждается тяжелое дыхание, которое хрипом сопит в пересохшей глотке, иссушая и так потерявшее всю влагу горло.

Животное, не замечая, что за ним следят, медленно продвигается все дальше от цветка к цветку, выпивает из каждой чашечки меньше половины, чем может вместить продолговатый сосуд растения, а затем идет дальше, роняя на землю капли живительной влаги.

Ум снова начинает бунтовать и даже ругаться. Пугать животное кажется затеей опасной. Мощные клыки, торчащие в пасти зверя, не делают его похожим на обычное травоядное. Да и, может, животное как раз потому не боится шорохов, что не привыкло встречать здесь того, кто способен пробить эту толстую, мощную, голую кожу.

В голове одни ругательства. Лишь бы тварь скорее исчезла, ушла прочь. Опасен зверь или нет, а столкнуться с ним прямо сейчас, в таком ужасном состоянии, значит непременно проиграть. Если только зверь попытается напасть, то даже армейский нож и комбинезон ничем не помогут, ведь сил не хватит даже на то, чтобы как следует замахнуться.

Наконец, зверь отступает достаточно далеко, чтобы можно было решиться выйти. Переваливаясь с костыля на ногу, приходится, чуть ни падая, идти к ближайшему цветку, чтобы скорее напиться. Уже ни мысли не остается о каких-то там бактериях и паразитах. К черту. Лишь бы, наконец, вымочить иссохшее горло живительной влагой.

Да уже и про зверя нет сил думать. К черту эту проклятую тварь, способную выжить на этой адской планете. Да и плевать, если зверь услышит шаги и бросится защищать территорию, лишь бы только напиться прежде, чем он разинет пасть, готовясь вонзить в ослабшее тело свои клыки.

От спешки, костыль вываливается из рук даже раньше, чем удается добраться до цветка. Тут же приходится упасть на руки, они сгибаются в локтях, не удерживая тело на весу, голова падает на землю, поломанная нога в шине тащится за спиной, но боли совершенно никакой нет. Подбородок ударяется о твердую почву, но даже тогда взгляд не перестает липнуть к чашечке цветка, до которой осталось всего полшага.

Подтянув тело еще чуть ближе, рука тут же бросается за цветком, дергает, и стебель цветка неожиданно легко ломается. Белая, продолговатая чаша, напоминающая бутылку, сваливается на землю, разливая по черной почве свои соки. На левой руке, еще не успевшей зажить, горит новый ожег, но взгляд таращится на текущий сок, а затем, не чувствуя боли, обожженная рука немедленно хватается за чашечку, стараясь не касаться надломанного ствола.

Боль от ожога сейчас ни капли не беспокоит. Усевшись, можно обхватить цветочную чашечку обеими руками, не замечая, как между бедер вниз пролетают капли ядовитого сока, падая на землю и лишь по счастью не задевая комбинезон. Дыхание становится еще более несдержанным, биение сердца учащается, но чувства все пропадают, когда руки медленно несут чашечку ко рту.

Еще есть сомнения, но всего миг, как они окончательно тонут в овладевшей умом и чувствами жажде. Только одно еще помнится, что пить нужно осторожно, медленно, и ни за что нельзя торопиться. Потому… да черт его знает, почему. Даже этого нельзя вспомнить. Даже если зверь сейчас рычит где-нибудь прямо перед лицом, то его, наверное, не получится заметить. Только бы выпить этого сока, только бы и он не оказался кислотной отравой.

Последний, отчаянный выдох скользит по высохшей до бесчувственности губе, а следом за этим белые края цветочной чашечки прикасаются к коже, руки поднимают цветок, но жидкость все не течет. Все выше, осторожно, медленно, но с мучительным нетерпением, пытаясь заглянуть в чашу, пытаясь, наконец, ощутить, как влага насытит горло, не находя сил дождаться, когда свалится влажная капелька сока на язык, поднимают ладони цветочную чашку.

Нетерпение тут же вознаграждается хрипящим кашлем. Глоток жидкости, вывалившись из цветка, плотным сгустком валится в рот, обволакивает сухие губы, скользит по высохшему языку в горло, там застревает, но с болью все-таки проваливается в желудок.

Горло начинает драть хриплый кашель. Чашка, с остатками сока, вываливается из рук, падает на землю, но из нее почти не разливается сока, которого внутри осталось едва ли несколько капель. Мучительно и долго терзает обсохшее горло кашель, но затем проходит, не оставив последствий и, наконец, давая спокойно отдышаться.

Сердце все еще бешено колотит. В глазах стоит туман, руки дрожат от слабости и возбуждения, но кашель прекратился, горло успокоилось, и тело снова просит влаги.

Сок растения оказывается почти безвкусным. Почти как вода, но только с какой-то неприятной вязкостью. Хотя, сейчас она уже не кажется неприятной, сейчас опять забывается все, но уже напрочь, сейчас уже ничего не существует, кроме сока растений, который остался в чашечках после визита медлительного зверя.