Болельщик на солнцепёке. Рассказы о любви и спорте

Аня оказалась в какой-то комнате с крючками на стенах и лавками. На крючках висели сетчатые мешки, набитые чем-то блестящим, на лавках сидели дети: много-много девочек и два мальчика. Как хоккейная шайба промелькнула у Ани в голове мысль: «Всего двое мальчиков! Бывает же такое!» Дети на лавке шумели, но не громко, не то что мальчики в Аниной группе.

– Как тебя зовут?

Аня молчала, она смотрела на дверь. В дверь рвались чужие женщины и две девочки:

– Вот! Опаздывающих просматриваете! А нам – отказали!

– Ой! – взвизгнула девушка. Так не визжала в их садике даже мама самого драчливого мальчика, когда забирала своего сына домой. – Нет! Ясно вам? Нет!

Аня отошла подальше, на безопасное от скандальных тёть расстояние.

– Но почему?

– Вы рослые! Прошу покинуть помещение! Девочка, да ты. У тебя ещё мама мне замечание сделала! Иди сюда! Я – твой тренер.

Аня не двинулась с места. В дверях, две девочки, одна как шпага-рапира, а другая – круглая как надувной мяч, тоскливо смотрели на Аню.

– Да боже ты мой! Просмотр окончен! Дайте работать нормально! – Тренер буквально выпихивала настырных родителей и их девочек. – Вы уже прошли отбор, то есть не прошли, больше вас просматривать не буду. – Хвостик, перехваченный розовой резинкой, мотался из стороны в сторону, то вправо, то влево, будто показывая язык логопедического упражнения.

Дверь наконец удалось не закрыть, но чуть-чуть прекрыть.

– Уф! – выдохнула тренер. –Теперь с тобой. Ну идём.

Сейчас тренерское «ну» звучало как-то грустно, совсем не так как «ну заходи» и Аня подумала, что «ну» может быть громким и тихим, добрым и злым, «ну» может быть и жалобным, плачущим…

– Сядь вот здесь на коврик. Та-ак, потянись вот так, та-ак.

Аня легко сложилась пополам. Она дома так часто складывалась, представляя себя бездомным слизнем, а потом улиткой в раковине. Ей казалось, что если стать вдвое короче, это значит уйти, уползти в домик, пусть даже в чужую лачугу – если ты бездомный слизняк, то и этому будешь рад… Слизняк, неожиданно обредший дом, в этой странной комнате с крюками вдруг услышал:

– А я лучше смогла!

– Ой-ой! Сломалась.

– Хи-хи! Подумаешь!

– Фуу… На ней чешки чёрные.

– Девочки! Да она просто в колготках, без юбочки!

– Сложилась и разложилась – раз! Два! – командовала тренер.

А шопот не прекращался:

– Хи-хи!

– Почему ты, девочка, не слушаешь меня? – строго сказала тётя в спортивном костюме.

Аня молчала. Она очень расстроилась, что дети с лавочки смеются над ней и даже напугалась. В садике над ней никто не смеялся, наоборот, и потом в их группе у всех были чёрные чешки, как у супергероев. Мальчики говорили, что супергерои в белых не ходят.

– Тянись, тянись, девочка. Выполняй.

И снова слизняк залез в домик, в панцирь, в скорлупу, и опять до него донеслось:

– Хи-хи!

– Да ну.

– Ничего особенного!

– Это легко. Пистолетик тяжело.

Услышав «пистолетик», Аня совсем растерялась. Тренер просила делать ещё упражнения, Аня старалась всё выполнить, но руки и ноги у неё заболели. Она вспомнила, как гуляла в лесопарке после дождя; на дороге, по краям, около травы, лежали улитки, Аня решила перепрыгнуть улитку, прыгнула, и… под кроссовкой хрустнуло . Мама успокоила, сказала, что «улиточка нарастит новый панцирь, только шрам останется»… Аня выгибалась всё хуже, всё тяжелее, вспоминала несчастную улитку: «На меня наступили!» А дети хихикали, шутили, командовали, повторяя тренера: «Гнуться, согнуться, разогнуться, носки оттянуть». Наконец Ане разрешили сесть на лавку. Девочка отодвинулась от Ани:

– У тебя волосы, что ли, крашеные?

Аня испугано схватилась за голову, посмотрела на ладони: ладони чистые.

– Нет.

Все опять засмеялись. «Ну когда же, когда эта тётя с хвостиком сделает им замечание?» – думала Аня. Воспитательница в саду делала замечания, мама Ани тоже делала замечания, а эта тётя – нет. Тётя опять ругалась с кем-то в дверях. Аня встала с лавки, прошмыгнула мимо тёти с хвостиком, толпы мам и бабушек, пронеслась по коридору, стала озираться: где мама? Лавки были пусты, чуть дальше стояли столики, там сидели люди, отхлёбывали из бумажных стаканчиков. Кофейный аппарат подмигнул Ане красной лампочкой, забулькал, откуда ни возьмись появился в нём бумажный стакан.

– Мама! Мамочка! – заплакала Аня.

– Аня! – Мама поднялась из-за столика.

– Неужели тоже не взяли? – спросил кто-то.

– Нет! Нет! Беру! Беру! Девочка перспективная, – тётя, воинственно помахивая хвостиком, вела в холл вереницу девочек. Девочек держали за руки их мамы и бабушки. Некоторых держали и на руках как малышей. «Позор! – подумала Аня, – Сами надо мной хихикала, а сами… ходить не могут». Аня подозвала маму и еле слышно сказала:

– Мама! Я не хочу идти на это фигурное катание.

Мама и Аня присели на лавку, Аня рассказывала, как её тянули и гнули, и как девочки смеялись над чёрными чешками.

– Тут даже мальчик в белых чешках. Пошли отсюда, мама. Эта тётя – мучительница.

– Это тренер.

– Знаю я. Пошли!

Между тем тренера окружило кольцо из мам и бабушек. Мамы и бабушки были похожи на шпаги, мечи, мячи, гитары, барабаны и деревянные ложки.