Болезнь

Действительно, рядом с огромным холодильником в нашей крошечной и жутко душной палате стоит самодельный шкаф с мисками, плошками, кастрюлями и сковородками. Воняет больничной едой. И ползают, совершенно не стесняясь, огромные тараканы. Тараканы вообще сущее бедствие этой больницы — но, может быть, и всех других тоже? Уже потом, в другом корпусе, на гемодиализе, их однажды целый день морили; нас даже, ходячих, распустили по домам. Но как выморишь, если все время что-то готовят и едят прямо в палате.

В новой палате моей соседкой оказалась профессиональная медсестра, работающая по переливанию крови. Хорошая, добрая женщина с железным кодексом правил: муж должен быть “при ноге”, мебель следует покупать дорогую (между прочим, вся ее семья жила в одной комнате), вести себя надо, как даме следует. Именно у нее я взяла и впервые прочла журнал “Космополитен”. Муж приносил ей выставочной красоты фрукты, мне, по правде говоря, таких не приносили. Потом я поняла — больница для нее была как бы высший свет, другого у нее и не было, по-видимому. Здесь можно и людей посмотреть, и себя показать. Врач у нее был молодой, симпатичный, но крайне некомпетентный. Появлялась заведующая и отменяла все его назначения. Тем не менее моя соседка постоянно дарила ему конфеты и бутылки. “Надо давать!” — это было крепчайшее ее убеждение.

Именно она привела меня, по сути, к столкновению с Главным нефрологом.

Дело в том, что не успела я поступить в эту самую обыкновенную горбольницу, как меня тут же из нее начали выпихивать. Видите ли, Первая градская мне гораздо ближе к дому и по району я к ней принадлежу (до этого в Боткинской больнице меня уверяли, что по месту жительства я точно принадлежу именно к Московскому городскому нефроцентру, куда я и попала, а он расположен как раз на территории 62-й больницы). Я уже успела узнать, что здесь как бы базовое отделение гемодиализа в Москве. А напротив, в Первой градской, — как раз не очень хорошо. К тому же больница старая, плохая, забитая людьми, как клопами. Ее давно надо капитально ремонтировать. А тут еще моя соседка — надо, мол, “дать”, тогда оставят в покое.

Могу с полной искренностью сказать: так ничего никому и не дала. Наверное, сработал инстинкт советского человека, его привычные представления о бесплатной медицине. И нигде никогда на себе не испытала: вот, мол, не “дала” — и получила плохое лечение, — напротив. Теперь точно знаю: от этого мало чего зависит.

А впрочем, нет! В знаменитом Институте трансплантологии, что рядом с нашей больницей и где нам тоже делают легкие операции (фистулу, например, соединяющую вену с артерией, для подключения к аппарату “искусственная почка”), — так вот, здесь я почти вообще не слышала русской речи, разные лица разных национальностей расположились как у себя дома. С многочисленными прихлебателями, дружками, родней, которые их, вполне ходячих, обслуживают. А впрочем, нам ли их понять? Дело в том, что — во всяком случае на момент написания этих строк — россиянам операцию по пересадке делали бесплатно. Но именно поэтому они и стояли в очереди по нескольку лет. Все же остальные, в том числе и из ближнего зарубежья, идут по хоздоговору... Ну а уж какие там суммы сверх него — точно не угадаешь.

Так вот. Насчет Первой градской. На первый раз мы с мужем отбились.

Но на второй — не успели меня перевести в отделение гемодиализа, заходит ко мне заведующий отделением и снова начинает: “Мы вас переводим в Первую градскую. По месту жительства”. Сил к сопротивлению не было. Потом решила: схожу-ка в свою Первую нефрологию — к Валентине Геджемовне, моему лечащему врачу, попытаюсь у нее узнать, в чем же дело.

Иду в другой корпус. Вид у меня, конечно, жуткий — ну какой может быть вид у женщины, находящейся на диализе? Старенький спортивный костюмчик, на голове какое-то воронье гнездо из неубранных волос, в общем, сами понимаете.

Валентина Геджемовна говорит: “А вы зайдите к Надежде Александровне”, — а это и есть сама великая и могучая К., Главный нефролог.

Вот так я и оказалась в святилище.

У нее было много всякого народу. Я объяснила свою ситуацию — робко, жалко, почему-то с врачами я всегда такая, где-то в истории болезни даже прочла: “некоммуникабельна”. И куда только девается журналистская энергия, напор, даже хамство, необходимые в этой профессии? Ведь со столькими великими запросто общалась, в Кремле на приемах бывала, в сановные кабинеты дверь ногой открывала! Нет, все это куда-то исчезает, когда передо мной даже самый обыкновенный участковый терапевт.

Надежда Александровна, женщина в высшей степени деловая и энергичная, такого западного типа, начинает мне вежливо, но безапелляционно объяснять, что поступила некая Федоренко, почти что при смерти, и ей надо освободить диализное место.

— Вы нас поймите правильно. Что нам делать? К тому же вы действительно не по своему месту жительства лечитесь.