Боливар

На трибуну вышел круглолицый господин, оказавшийся, по словам секретаря, саксонским курфюрстом[1]Фридрихом, основателем университета, где преподавал Лютер и тайный его поклонник. В обсуждении первого вопроса он не участвовал.

— Я не участвовал в обсуждении первого вопроса, потому что солидарен с Папой Александром, что некоторые постулаты «учения Лютера» верные. То, что он шагнул дальше, взбунтовав народ, я категорически порицаю. Однако я не считаю предложенные Папой Александром, через уважаемого кардинал-архиепископа Коломбо рекомендации в настоящее время своевременными. Нам всем, как никому, известно, какие тяготы лежат на нас, какая ответственность по наполнению бюджета, снабжения и пополнения войск.

Фридрих за свой ум и образованность, был очень уважаемым в Германии человеком.

— К тому же… Мы в пятисотом году здесь же на рейхстаге принимали решение об Имперском правительстве. Под председательствованием императора Максимилиана, господа. Считаю, что было бы уместным, вопрос, предложенный к обсуждению кардинал-архиепископом, обсуждать в присутствии императора.

Фридрих сел на своё место, а на трибуну снова поднялся Коломбо.

— Вы, господа, наверняка знаете, что я обременён Папой руководством ордена Иисуса в полномочиях которого нести слово Божье и каноны Римской Церкви неверным и еретикам. За время крестьянских волнений сто тридцать семь наших братьев сложили головы от рук лютеранских бесчинцев. Мы, как никто лучше, знаем настроение народа, и предостерегаем вас от излишней самонадеянности.

Но Коломбо не захотели услышать. Многие считали, что и так сделали широкий жест в сторону Рима, что не поднимали вопрос морали Папы и его семьи. В раскаяние Папы Борха мало кто из знати верил, суда по себе, потому, что знать этого времени вела себя точно также, а то и сильно хуже, чем семья Борха.

Не оставаясь на ночлег Коломбо сразу после заседания в ратуше сел в свою повозку и уехал. Князь-епископ Фридрих фон Цоллерн не успел сообщить генералу ордена о своём решении. Но, правильно поняв обстановку, бросился бежать домой, и, буквально через час, выехал из города на юг, и через два дня был в Инсбурге, где его и догнали вести о Жутком Крестьянском Бунте, частично уничтожившим Аугсбург, значительно Мюнхен и Мангейм, слегка затронувшем Нюрнберг и полностью добившим Штутгард.

Как правильно говорил Коломбо, крестьяне затаились в ожидании справедливости. Разочаровавшись, они подняли на вилы всех, оставшихся на ночлег в Аугсбурге участников заседания рейхстага, каким-то образом вычислив места их проживания. Вытаскивая их рано утром из тёплых постелей, крестьяне и горожане пригнали их по снежным улицам к ратуше босиком.

Собрав всех вчерашних заседателей, за исключением немногих, поверивших Коломбо, и сбежавших, народ заставил их подписать уже готовое решение, потом, испачкав заседателей дёгтем и обсыпав куриным пухом, выгнали из ратуши и погнали по городу под свист и улюлюканье.

Саксонский курфюрст Фридрих издевательства не выдержал, как и ещё несколько имперских представителей. Почему-то все они тайно сочувствовали Лютеру и были связаны с английским резидентом в Страсбурге.

Народный бунт длился пять дней, потом резко утих, но на дверях всех ратуш висели, прибитые гвоздями, листы пергамента с двумя одинаковыми словами: «Два месяца».

* * *

— Вы, Мартин, пессимист, — отрезая кусок варёной оленины и накалывая его двузубой вилкой, сказал Томас Говард. — В Англии вас никто не достанет. Особенно в нашем замке.

— В замке, то, да… А если в Лондон? Погулять? Или покататься верхом? Я охоту люблю. Меня ломает, если я кого-нибудь не подстрелю хотя бы раз в месяц. А уже прошло больше двух с моей последней охоты.

— Погулять в Лондоне? Вы ещё и шутник? У вас и обуви соответствующей нет. Как вы думаете, Мартин, как они смогли узнать про наши с вами связи? Мы действовали предельно осмотрительно. Вы знаете, что Страсбург сожгли повстанцы?

— Да что вы говорите? Жаль, красивый город…

— Был, Мартин, был красивый. Остались, практически, руины. Народные бунты…

— И кто же их идейный вдохновитель, Томас? Уж не я, это точно. Папа, хитрец… Выбил все мои аргументы. Так кто вдохновитель восстания во Франции?

— Не мы, Мартин, честно, не мы.

— Честно? Не верю, — смеясь сказал Мартин. — Покайтесь, Томас.

— Ну если только чуть-чуть, — рассмеялся ему в ответ Томас Говард.

— Куёте железо, пока горячо? Если не в Германии, так во Франции?

— Зачем добру пропадать, Мартин? Вы такую волну подняли! Грех не воспользоваться. Жаль религиозная тема угасла. Два барабана — лучше одного, но и один поднимает полки! Во Франции мы наоборот, подняли народ под знамёнами Папы. Они своих реформаторов лупят и феодалов. Папа сейчас в фаворе у народа. Да и знать германская на своей шкуре поняла мудрость Рима.

— Я всё не пойму никак, Томас, какую вы силу представляете?

— Англию, сэр. Я — лорд-казначей Англии.

— О, как! — Удивился Мартин. — Весьма польщён! К менее важному лицу меня не могли устроить? Мне уже стало неловко…