Болотница

Первым делом я проверила, закрыты ли окна. Только в маминой спальне сквозняк по-прежнему шевелил тюль. Надёжно заперев окно, я подошла к родительской кровати. Подушка ещё хранила очертания маминой головы, простыни были характерно смяты. Глаза снова заволокли слёзы, и я ничком бухнулась на кровать, чтобы хоть как-то, хоть запахом вернуть частичку мамы.

И тут же подскочила как ужаленная. На меня внезапно явственно пахнуло плесенью и тиной, а не маминым кремом или кондиционером для белья. Как в погреб сунулась.

Я хотела немедленно бежать обратно на яблоню, но в животе вдруг громко заурчало и стало как-то невыносимо голодно. Быстро открыв холодильник и прислонив лом к дверце, я принялась запихивать в рот колбасу и сыр, наспех запила холодным вчерашним чаем и помчалась (хотя и не так быстро, потому что лом мешал) в «Филиал Apple». При мысли о том, что это название придумала мама, у меня снова покатились слёзы.

Пока я шла к интернет-яблоне, на меня опять потянуло плесневелой водой. Резко обернувшись в сторону запаха, готовая бежать прочь, я ничего не увидела. Но там был колодец. Неужели крышку сдвинули? Это невозможно! Даже папе пришлось прилагать усилия, чтобы чуть-чуть приоткрыть колодец.

Приподняв лом, я крадучись подошла к заброшенному колодцу. Крышка прочно лежала на своём месте. Ничто не указывало на то, что кто-то был здесь ночью. Трава, которую приминал папа, уже давным-давно расправилась, и колодец снова был надёжно скрыт от непосвящённого глаза.

Всё же я подошла ещё ближе и осторожно ногой постучала по деревянному кругу. Удивительно, что на вид такая трухлявая, крышка на деле была очень-очень прочной, будто не из дерева сделана, а из железа. И точно такая же холодная была: стоявшая уже столько дней жара никак не нагрела дерево, и даже сквозь подошву резинового тапочка я чувствовала ледяное дуновение, будто в холодильник наступила. Я постучала по крышке теперь и ломом. Раздался глухой звук, и больше ничего. Непонятно только, откуда шла вонь. Чтобы выяснить это, нужно было бы опуститься перед колодцем на колени и нагнуться к самой крышке носом. Наверное, мама так и делала. Поэтому я не стала повторять за ней.

Затаскивать лом на дерево оказалось ужасно неудобно, но я всё равно побоялась расставаться с ним. Приладив лом между веток и поймав сеть, я набрала мамин номер. Пара гудков — и обрыв связи, тишина. Я попробовала ещё раз, но теперь абонент был недоступен.

Папе звонить было ещё рано, и я решила ещё раз исследовать дом.

Но сначала я нарезала себе бутербродов и разогрела чай. Ела, не чувствуя вкуса, просматривала фотографии на телефоне, где были папа и мама, смотрела на мамин стул и опять плакала. Я чувствовала себя очень одиноко и хотела, чтобы вернулась мама. И боялась, что она вернётся, а это не она… Поэтому всё время глядела в окно кухни на калитку, ведущую в лес. А фотки, где мама в лесу изображала привидение, пролистывала.

Что-то изменилось в доме. Сначала я думала, что стало просто слишком тихо, но потом посмотрела на стул, на котором вчера сидела странная мама, и вдруг поняла. Запах! Больше не пахло ни плесенью, ни болотом.

На кухне заработал холодильник. Но его привычный гул был каким-то успокаивающим в своей обыденности.

В окна лилось солнце, что меня немного приободрило. Поколебавшись, я оставила дома лом, а из сарайчика притащила стремянку. Папа уже использовал её, когда устраивал мне домик на яблоне.

Сарайчик, хотя и был старым, из источенных временем и непогодой досок, весь в щелях, но не выглядел пугающим. Наверное, из-за своих маленьких размеров: в него едва помещались кое-какие инструменты, пара ящиков, какая-то тачка, и, собственно, стремянка. В этой сараюшке даже спрятаться было негде. И спрятать что-то крупное тоже.

Я очень надеялась найти что-то полезное на чердаке. Какую-то подсказку, может быть. Мысль об этом позволяла мне отвлечься от других, кошмарных воспоминаний.

Лезть наверх было страшно. Во-первых, высоко, а стремянка как-то подозрительно шаталась. Во-вторых, я не могла отогнать назойливую мыль, что если вдруг какой-то недоброжелатель (я боялась думать, что это будет даже не человек вовсе) утащит стремянку, пока я буду на чердаке, то назад я уже никак не спущусь.

Раньше я всегда придерживалась принципа, что бояться надо не мёртвых, а живых. Мёртвых я и не боялась. То, что по-настоящему пугало, не было мертво. Но и не было живо. Или было?

Что это вообще такое?

Как объяснить логически? Как вообще объяснить?

И всё же я решилась исследовать чердак.

Но тут возникла новая проблема: дверца в потолке, закрывающая вход на чердак, была довольно тяжёлой. Я сначала думала открыть её одной рукой, потому что второй намертво вцепилась в стремянку, но так у меня ничего не выходило. Опасно балансируя, я упёрлась обеими руками, но проклятая дверца только чуть-чуть поддалась. Пришлось залезать на самый верх лестницы и давить не только руками, но и головой.