Болотница

— Откуда вы знаете, что это из-за той девушки?

— А из-за кого ж ещё-то? Коли она выбрала себе кого, не отступится, пока не приберёт. И кто рядом, тех тоже приберёт, не подавится.

— Кто она? Сирота?

— Лариска-то? Нет. Это она, тварь.

Меня эти недомолвки уже начали утомлять.

Все книжные девочки-детективы легко получали нужную информацию, не прилагая особенных усилий. И им не было страшно, даже когда услышанное переворачивало их мир с ног на голову. В жизни всё не так. И, похоже, прямого ответа я так и не получу.

По скупо сжатому рту, отчего кожа вокруг губ собралась гармошкой, становилось ясно, что конкретнее старуха ничего говорить не намерена.

Знали они все, местные, куда уходили люди целыми семьями и что с ними происходило. Но мне или кому-либо ещё ни за что не расскажут. Будто, если о зле не говорить и не замечать его, то оно само собой рассосётся, обойдёт стороной.

Глядя на упрямых деревенских, я судорожно обдумывала, какой вопрос и как задать, чтобы получить внятный ответ. Но моё молчание Галкина бабушка расценила по-своему и даже попыталась оправдаться:

— Ты уж не обижайся. Но ты нам чужая. И здеся чужая. Ты уедешь, а нам жить тут…

— И какое это отношение имеет к этой вашей истории? И как вам может навредить внятный рассказ про Лариску и Онучковых? — разозлилась я. — Вообще ничего не поняла. Кто-то сманил её в училище, и из-за этого она осиротела? Родственники были против образования? Или тоже сбежали учиться?

Небольшое преувеличение и перевёрнутый смысл немедленно сыграли свою роль. Я даже не ожидала такого успеха.

Бабка с внучкой уставились друг на друга в обалдении, мол, что тут можно не понять. И, конечно, им сразу захотелось растолковать глупой приезжей девчонке, какая тут приключилась страшная история. И все-то подробности они отлично помнили, не надо было притворяться.

Лариска, фамилию которой что Галка, что её бабушка будто невзначай избегали упоминать, была средней дочерью в местном семействе. Все сёстры были незамужние. Старшая только училище заканчивала, вроде даже замуж потом собиралась, как только жених из армии вернётся. А жених из Зелёново был. На танцах познакомились в клубе. Хороший парень, но после случившегося уехал, как мать ни просила остаться.

А младшая девочка совсем мелкая была, даже в школу не ходила. Семейство было хорошее, трудолюбивое. Отец даже почти не пил и никогда своих девок не бил. И мать была справедливая, с соседками не лаялась, хозяйство справно вела.

Жили они с краю деревни, ближе к лесу, к анцыбаловскому пути. Да что там! В Анцыбаловке все дома ближе к лесу. Жили не тужили, больше всех не жаловались.

А тут весна как раз была ранняя да дождливая. Потаяло всё, цвести начало. Молодёжь по вечерам гулянки стала устраивать до самой темноты. То в клуб всей гурьбой, то кино приезжает, то просто так на околице песни орут. Ну, как обычно всё.

Старшая-то, которая с женихом, дома сидела, честь блюла. Мелкая не доросла ещё. А Лариска как раз в возраст вошла, там с ребятами и торчала. И в Зелёново её хорошо знали. Никто сначала неладного не замечал. Да только раз подружки вернулись без неё, гомонят стайкой, а она следом плетётся, будто не с ними. В другой раз опять особняком. А ведь ей ближе всех идти-то было, от забора до околицы, считай, рукой подать. Спросили, мол, поссорилась, что ли, с девками? Зачем тогда с ними ходишь? Нет, отвечает. Не ссорилась. Всё как обычно. Да всё равно какая-то странная была.

А потом старшая-то проснулась что-то ночью. А они с Лариской в одной комнате спали. Так вот слышит старшая сестра-то, что Лариска встала, как есть в ночной сорочке, и в открытое окно-то с кем-то говорит. Тихо бормочет, не понять. И вроде отвечает кому-то, а никого не слышно. А потом — раз! — и в окно полезла, как была. А ночи-то ещё прохладные, роса ледяная. Сестра зовёт её, а та вроде и не слышит. Перемахнула через подоконник и была такова. Ну, сестра-то старшая завопила, весь дом переполошила. Выскочили все из дома, бросились за Лариской, поймали у задней калитки. А та будто снулая какая, смотрит и не видит, не узнаёт их. Вырывалась было, но вяло.

Так что её домой вернули, а потом глаз не спускали. Днём-то народу много, да даже к нам, в Зелёново, вместе с мамкой да сестрой ходила, одну никуда не пускали. А на ночь мать с ней ложилась, чтобы не случилось чего. Молодёжь сразу стала по домам сидеть, раньше ложиться. Кое-кто за ум взялся. Так что некоторая польза от этого была.

А потом придумали, чтобы Лариска при училище в общежитии жила, подальше от дома. На выходные-то возвращалась к родителям, а потом на перекладных обратно.

Отправили её, значит, и все вздохнули. Не хотели родителям говорить, что девку их боятся. И от подружек она отдалилась, и выглядела как-то не так. Вроде Лариска и Лариска. А какая-то всё же другая стала.

Но в училище-то опять, говорят, стала обычной. Училась нормально, троек мало было. Да только кто говорил, что она обычная? Те, что в общежитии с ней жили. А им откуда знать, какая она обычная-то?