Болотница

Не смотря на жару на улице и духоту в доме, меня постепенно начала бить мелкая дрожь, как от холода. От каждого скрипа, которыми всегда полны старые деревянные дома, я вздрагивала и подскакивала. А холодильник даже подумывала вообще отключить, но потом решила, что в его привычном гуле, наоборот, есть что-то успокаивающее, будто я не совсем одна, будто это какое-то связующее звено с внешним привычным, обычным миром. Смешно конечно: холодильник — связь с миром. Залезть в него и сидеть там, как пингвин, закусывая колбасой и никого не боясь.

Наушники, которыми я обычно отгораживалась от действительности, врубая по кругу любимые песни, теперь валялись ненужные. Хотя именно сейчас реальность буквально требовала забыть её, не слышать ничего вокруг было опасно.

Я уговаривала себя перестать прислушиваться, но продолжала чутко ловить каждый шорох. Когда случайно задетый моей ногой лом с пушечным грохотом упал на пол, я подскочила чуть ли не к самому потолку и заорала что есть мочи. Потом мне самой стало жутко стыдно, хотя никто меня не слышал и не видел.

Я вела себя точно, как в «Скорости звука»!

Но ведь я же не сошла с ума, как девочка из страшилки…

От одного только этого предположения захотелось заскулить и спрятать голову под подушку. Но так точно было страшнее…

Впрочем, если бы я всего-навсего свихнулась, то это бы всё объясняло и возвращало привычную картину мира. Потому что лучше быть обычным психом, которого можно вылечить таблеточками или чем там ещё ненормальных лечат, чем внезапно понять, что все эти сказочки, которые давно переросла, вовсе и не выдумки. Что все эти домовые или кикиморы спокойно себе существуют на самом деле. И жертвы их обречены, потому что в нечистую силу никто здравомыслящий не верит, а значит помощи не дождаться.

Пару минут мне потребовалось, чтобы решиться схватить лом с пола и пристроить рядом с собой, хотя он был не очень-то чистым. Всё казалось, что, если я нагнусь к полу, из-под кровати высунется чья-то лапа и схватит меня за руку. Заглядывать под кровать я не стала, чтобы лишний раз не пугать себя.

Мне хотелось, чтобы раздался стук в дверь и мамин голос стал возмущаться, почему заперто. И одновременно я очень боялась этого.

Мне нужно было в туалет и попить, но я тянула до последнего, потому что безопаснее всего ощущала себя на кровати, с поджатыми ногами, прижавшись спиной к стене.

Свет везде я оставила включённым, везде, кроме маминой спальни. Туда я почему-то боялась заходить больше всего, и дверь в неё закрыла и тоже подпёрла стулом, хотя все остальные межкомнатные на всякий случай оставила распахнутыми. Даже мамин кошелёк не стала возвращать в её сумку, чтобы лишний раз не открывать в спальню дверь. Ничего с ним не случится, полежит у меня на тумбочке.

В зеркальные поверхности я всячески избегала смотреть.

Я не знала, нужно ли мне хорошенько выспаться или на всякий случай бодрствовать всю ночь, а спать днём, урывками.

Тут взгляд мой упал на прикроватный столик. На видном месте лежал улов из короба с чердака.

Решив, что страшнее, чем уже есть сейчас, мне точно не будет, я взялась за стопку самиздатовских или каких там журналов про паранормальные явления. Если я начну внимательно вчитываться, ещё раз внимательно изучая страницы с закладками, то наверняка найду что-то важное, и, главное, это поможет мне не уснуть и быть начеку.

И точно, буквально во второй брошюре я наткнулась на статью, которую видела, конечно, раньше, но не обратила внимания, хотя она была отчерчена красным карандашом, отмечена аж тремя восклицательными знаками, и вдобавок на полях стояла приписка: «Вот!» Тоже восклицательная. Не смотря на все указатели важности, прошлый раз я пролистнула статью, не читая, потому что начало совсем не заинтересовало меня.

Глава 23

Временна́я яма

Эту историю поведал мне Виктор Брусилов, старый геолог, мой коллега и давний знакомец. Кого я скрыл за этими именем и фамилией, всякий, кто не понаслышке знает и варится в среде восточносибирской геологии, разумеется, сразу сообразит. Потому как настоящее имя моего товарища, умного, трезвомыслящего, образованного и уважаемого всеми человека мне трепать не хочется. Работал он в Новосибирске уж бог знает сколько времени, годов с тридцатых, не меньше, и за один только свой опыт за глаза прозывался живой легендой. Только за глаза, поскольку человеком был чрезвычайно скромным и все попытки его возвеличить резко пресекал. Коренастый, с простым незамысловатым лицом, Брусилов казался совершенно обыкновенным, даже незаметным. Но это только до тех пор, пока с ним не начинаешь разговор. Он уже покинул наш мир, и спросить разрешение на публикацию его истории мне не у кого. И, поскольку у меня есть подозрения, что я один из немногих, если не единственный, кому он рассказал приключившееся с ним, то постараюсь всё же сохранить некоторую его анонимность.