Болотница

Но всё же наступил момент, когда солнце стало близиться к закату, звуки вокруг начали постепенно стихать и сходить на нет, а до конца болота расстояние так и не уменьшилось. К тому же, поддавшись приступу объяснимой паники, Брусилов ступил не туда и провалился в болотную чачу, которая немедленно засосала его ногу, чуть не лишив сапога, что равнялось бы катастрофе.

Надо было делать привал.

Разглядев на одной из кочек более-менее сухой валежник, Брусилов направился туда, хотя и пришлось поворачивать обратно. Зато он смог развести, пусть и не с первого раза, костёр, и даже нашёл достаточно хладнокровия, чтобы сварить кашу.

Усталость брала своё, и Брусилов то задрёмывал, опуская голову на лежащий на коленях карабин, то вскидывался и поводил стволом.

А в какой-то момент окончательно проснулся, почувствовав опасность. Когда долго живёшь в тайге, чувства обостряются. Иногда это единственное, чем можно пользоваться. В бодрое состояние его привёл непривычный звук. Нервы были настолько напряжены, что всю сонливость как рукой сняло. Костёр догорал, и Брусилов немедленно подкормил его. И только потом принялся за разбор своих ощущений. Итак, был звук. Чавканье, будто кто-то шёл по болоту, не разбирая дороги, прямо к нему. Какой-то тяжёлый зверь. Туман почти совершенно обступил кочку, служившую геологу привалом, но это был тривиальный, таёжный туман, знакомый и объясняемый законами природы. Разгоревшийся костёр затруднял видимость, но всё же силуэт такого большого животного и так близко вполне можно было бы различить. Если бы он был. Но его не было.

И Брусилова охватило гадкое, сосущее чувство, что если сейчас он начнёт издавать громкие звуки, то это невидимое существо ринется на звук. Именно на звук человеческого голоса, а не на потрескивание костра.

А потом вдруг всё закончилось.

— Будто, — говорил Виктор Иванович, — какая-то пружина внутри разжалась, и я понял, что бояться нечего. И спокойно заснул до самого утра.

А утром он уже знал, как действовать. С песнями и прибаутками удалось за день пройти половину пути к краю болота. В правой руке, наготове, карабин, в левой — щуп, проверять дорогу. Туманная стена, словно живое существо, вежливо, но неуклонно держалась на равном расстоянии, но отступать не собиралась. Брусилов видел, как толкается за этой стеной что-то, следует параллельно ему. Иногда звуки окружающего мира пробивались сквозь туман, но потом неизменно исчезали. А когда рядом раздавались чавкающие шаги, Брусилов сам замолкал. Но не останавливался.

На следующий день он вышел на твёрдую почву и с облегчением повалился на мох под елями. Туман подошёл вплотную к подошвам его сапог. И Брусилов почувствовал, будто кто-то постучал по ним словно твёрдой палочкой. Или большим когтем. В любом случае ноги он инстинктивно отдёрнул.

А в тумане послышались удаляющиеся чавкающие шаги.

И теперь уж Брусилов вчистил от болота. Да как вчистил! Побил все нормы ГТО по бегу по пересечённой местности. Так, без остановок и на адреналине, прошагал, пока неожиданно для себя не очутился на человеческой тропе, натоптанной до мелкой пыли, с выбитой травой. Местность показалась ему знакомой, но он не был уверен до тех пор, пока не вышел прямиком к той деревне, которую покинул четыре дня назад…

Деревенские встретили его так же радушно, спрашивали: почему вернулся, забыл что. Интересовались, много ли образцов набрал. И очень удивились, что нисколько. Но гораздо меньше удивились, чем сам Брусилов. Потому что, по словам деревенских, отсутствовал он почти две с половиной недели. И они его точно обратно не ждали. Он же сам подробно свой маршрут им описал, и обратный крюк в него абсолютно не входил.

А на его уверения недоверчиво посмеивались, подозревая какой-то подвох.

— Дело даже не в этом, — Виктор Иванович с непонятной ухмылкой потёр подбородок, будто у него челюсть свело. — Деревенские глаза вытаращили, когда я говорил про болото. Нет, говорят, никакой топи в лесу рядом с деревней. Да ещё такой обширной. Уж они бы знали.

Озерцо есть, но так, скорее лужа. Разве что снегом питается, а в основном полусухое стоит.

Брусилов тогда спорить не стал, просто карту расстелил на столе и смотрит: вот река, вот их деревня, вот та, куда он не дошёл, вот между ними нежилая тайга. И тут его охватывает неприятное чувство, особенно неловкое перед посмеивающимися деревенскими — нет никакого болота рядом с деревней на карте. Не полоумный же он, совершенно трезвый, не новичок, который карту читать не умеет, и лужу от болота отличить не может.

Тут Брусилова один бывалый охотник в сторонку отводит и тихо говорит: «Старики былички сказывают, а в основном помалкивают, не мужицкое это дело. Был один Ваня, пропал на месяц, а потом тоже про болото болтал. Так Ваня за воротник хорошо закладывал. Ты, мужик, лучше иди другой тропой. Будет подольше, да понадёжней».

Некому про болото рассказывать, если никто не возвращался. Может статься, до сих пор там бродят.