Болотница

Я стояла перед кустом, полностью покрытым красными ленточными бантиками, будто усыпанном цветами. Каждая веточка была украшена меткой, где по две, а где по четыре штуки. Когда я поняла, что на украшение куста ушёл полностью весь моток ленты, я села прямо на траву и заревела.

И тут вдруг меня пронзила насквозь мысль настолько яркая, словно кто-то крикнул её мне прямо в ухо. Слёзы немедленно высохли, и я вскочила на ноги, дрожа от нахлынувшей надежды. Я будто почувствовала мамин поцелуй, когда она ласково чмокала меня в затылок.

Мама всегда привязывала ленточки, чтобы найти дорогу обратно. Она учила меня, что если у тебя закончилась ленточка, то нет смысла идти дальше, пора возвращаться.

— Когда ты завязываешь бантик на ветке, ты невольно оглядываешься вокруг, примечаешь, где предыдущий бантик. Ты запоминаешь окрестности. Так меньше шансов заблудиться. Так больше шансов вернуться назад.

Что бы ни завладело маминым обликом, оно не смогло окончательно завладеть её разумом. Мама до последнего сопротивлялась. Даже ночью, когда нечисть вела её в лес, мама нашла в себе силы оставить по дороге метки. Для себя или для меня — не важно.

Этот украшенный, как новогодняя ёлка, куст означал лишь одно: происходила борьба, и нечисть не смогла победить. Пусть это была крошечная победа, пусть маму обманули, водя вокруг куста. Но если даже в таком незначительном, казалось бы, деле битва была мамой выиграна, если она смогла остаться собой, то не даст она себя погубить!

Людей уводили за собой в лесное болото, они безропотно шли и бесследно исчезали, иногда лишь оставляя на берегу свои вещи.

Мама моя слишком ответственная, чтобы дать просто так себя куда-то увести, кому-то поддаться, если это причинит горе нашей семье. Поэтому-то папа и не воспринимал мои жалобы, пока мама не подтвердит их, потому что всецело доверял и полагался на неё. Мама любит нас — и ни одна нечисть не сможет побороть мамину любовь. И страх за меня для мамы всегда сильнее страха за свою жизнь.

Она сопротивлялась целые сутки. Теперь я была уверена, что она нарочно смотрела на образок, чтобы не позволить сущности, овладевшей ею, сдвинуться с места. Только когда ночная темнота затемнила иконку, нечисть смогла одержать верх. Но не до конца: если верить дневникам старого Лоскатухина, болотница должна была и меня заманить за собой. Я бы обязательно пошла за мамой куда угодно и когда угодно, если бы она позвала меня. Но она молчала. Молчала.

Теперь я была точно уверена, и опять записи Лоскатухина тому подтверждение, что мама жива, что мама может вернуться. Только ей обязательно нужна помощь. И я смогу ей помочь. Ей и себе.

Глава 26

Мне пришлось уговаривать себя, чтобы продолжить путь. Уходить от первой весточки от пропавшей мамы было невообразимо трудно. Хотелось сесть под кустом, свернувшись калачиком, и плакать, и не предпринимать ничего.

Но всё же я встала и пошла, как мне представлялось, вперёд. В приподнятом настроении, готовая к подвигам.

Через минуты три я вернулась к кусту с ленточками…

Этого никак не могло произойти. Я видела свои следы, примятую траву, ленточки, которые горели, словно огоньки, стоило прикрыть глаза.

Я обошла куст кругом. Вот отсюда я пришла, вот сюда отправилась дальше. А вот вышла совсем с третьей стороны.

Бред какой-то.

В горле внезапно пересохло, словно его натёрли наждаком.

Сев спиной к кусту, я достала термос с чаем и по инерции бутерброды.

Какой-то твёрдый корешок или кусочек ветки больно впивался мне в бедро, и я не глядя достала его из-под себя и собралась было зашвырнуть куда-нибудь подальше, когда пальцами почувствовала необычную его форму. Приблизив этот корешок к глазам, я чуть не вскрикнула.

Это были мамины ножнички, те самые, которыми она отрезала ленточку, и которые всегда носила в кармане сарафана. Сомнений тут быть не могло хотя бы потому, что ножнички эти она привезла с собой, а не купила в местном магазине в Зелёново, так что это точно было не совпадение.

Только вот эти ножницы выглядели так, словно очень много месяцев провалялись в каком-то влажном потайном месте, куда не добирается луч солнца. Насквозь ржавые, так, что невозможно даже развести лезвия. Рыже-бурая ржавчина, проевшая ножницы практически до дыр, оставила на моих пальцах неприятный вонючий след. Это, конечно, удержало меня от первоначального порыва забрать ножнички с собой. Вместо этого я аккуратно положила их обратно под куст и опять заплакала.

А потом резко перестала, будто бы кто-то повернул внутри меня выключатель.

Я отвинтила крышку термоса, попила с наслаждением, а вот есть мне совсем не хотелось, поэтому я очень удивилась, когда обнаружила, что принялась уже жевать бутерброд, по вкусу напоминающий бумагу. Прежде мне, правда, бумагу есть не доводилось, но скорее всего со вкусом я не ошиблась.

Сгрызла яблоко, которое даже в такой ситуации оказалось невероятно вкусным. Огрызок изо всех сил запульнула в чащу и немедленно принялась за второе яблоко. Его останки полетели туда же. В броски я вкладывала всю свою ярость, всю силу отчаяния.