Читаем Болотное гнездо (сборник) полностью

Прикрываясь чахлым лесом, все дальше в тундру на большой скорости уходил вездеход.

– Вот они! – воскликнул Сережка.

– Не слепой, вижу, – буркнул егерь и крупными прыжками бросился к вертолету.

Поротов тоже заметил вездеход. Прикрыв ладонью глаза, он следил за ним взглядом охотника.

– Давай догоним, я номер запишу! – крикнул егерь, на ходу доставая из кармана блокнот. Командир подождал, когда Сергей захлопнет дверь, затем приподнял вертолет над землей. Выждав, когда мотор выйдет на взлетную мощность, он резко, почти винтом вперед, бросил вертолет за вездеходом. Через несколько минут они догнали машину. Поротов подвел вертолет вплотную, но на том месте, где обычно находился номер, виднелось желтое глинистое пятно. Это был известный браконьерский прием.

– Соображают – замазали, – протянул Огурцов. – Чья бы это могла быть машина?

– Таких здесь много, – отозвался егерь. – У нас в хозяйстве две, у геодезистов, геологов есть, да мало ли у кого. Попробуй потом разберись.

– Не пойман – не вор, – согласился Огурцов.

– Уж это точно, – насмешливо заметил Поротов. – Скоро тундра без оленей останется.

Он замолчал, разглядывая вездеход. Вездеход шел быстро, слегка покачиваясь на неровностях, сверху он напоминал паука, разматывающего за собой тонкую паутину. Поротов уже не первый год летал на Север. Раньше, до того как в Заполярье нашли газ, оленей можно было увидеть в любом селении, теперь же только на картинках, украшающих магазины и столовые. Поселки здесь разбросаны друг от друга на сотни километров, егерей не хватает, браконьерам живется вольготно.

– Ничего, мы их заставим остановиться, – улыбнулся Поротов.

Обогнав вездеход, вертолет завис в метре от земли, преграждая ему путь. Вездеход круто развернулся, прибавил скорость и, не разбирая дороги, помчался в сторону леса, едва заметного на горизонте. Поротов вновь догнал машину, снова преградил ей дорогу. Вездеход мчался на них, не сворачивая. Он шел на таран. Через стекло были видны наполовину прикрытые фуражками бледные лица. Поротов рванул шаг-газ на себя, едва успев убрать вертолет из-под удара. Случись такое летом – быть беде. Поротов невольно перезатяжелил винт, но сейчас было холодно – винт врезался в воздух, как в густые сливки.

– Пьяные гады, – зло выдохнул он.

– Командир, давай на базу, – сказал Огурцов. – Гоняться сейчас за ними – пустое дело. Да и поздно, горючее на пределе. Чуть ли не весь день летаем. Сколько там еще осталось?

– Что, так и отпустим? – недоуменно спросил Сережка.

– А что сделаешь? У нас, кстати, такие гонки не предусмотрены заданием. Поломаем вертолет, кто отвечать будет?

Он ткнул пальцем в уходящий вездеход:

– С них как с гуся вода. Зачем нам под колеса лезть? Пусть едут.

Хлебников не ответил, опустился в грузовую кабину, заглянул в горловину дополнительной пятисотлитровой бочки:

– Бензина еще на час полета.

– Хорошо, – сузил глаза Поротов. – Еще можно пару заходов сделать.

Его захватил азарт погони, командир чувствовал себя уязвленным. Нет, пора остановить этих разбойников, пора! Хотя второй пилот в некоторой степени был прав: за такую самодеятельность могли и наказать.

– Командир, поздно уже, не успеем в поселок, – попытался остудить Поротова второй пилот.

– Перестань. Никуда не денутся твои унты.

Вездеход вновь стал приближаться. Он шел к лесу, там для него было спасение. Сидевшие в машине это прекрасно понимали. К тому же скоро должно было стемнеть: солнце уже цепляло макушки деревьев, небо было бесцветным, точно вылинявшим.

Поротов догнал вездеход, уравнял скорость и резко, словно молотом, ударил несколько раз колесом по кабине вездехода. Тот притормозил. Браконьеры растерялись, они не ожидали такого от вертолетчиков. Затем машина чуть-чуть отвернула в сторону, приоткрылась дверка, высунулся тонкий, как жало змеи, ствол. В ту же секунду по днищу вертолета точно вытянули бичом. Вертолет накренился, едва не зацепил несущим винтом за землю. Поротов выровнял вертолет, набрал высоту.

– Я же говорил, – забубнил Огурцов. – Они же ни перед чем не остановятся. – Глаза у него округлились, стали походить на медные пуговицы, тусклым зеленоватым налетом в них ползал страх.

– Эх, жаль ружья нет, – вздохнул егерь. – Я бы их, как волков, сверху перещелкал.

– Ружье есть, да толку-то от этого. – Поротов длинно выругался.

В прошлом году на Таймыр завезли мускусных быков из Канады, выпустили в тундру. Через некоторое время появились волки. Охотовед, который летал с пилотами на отстрел, говорил, что волки для быков не самое страшное, основная опасность для них – браконьеры. «Было бы во что стрелять, а желающие найдутся. Ружья-то почти у каждого», – с горечью ронял охотовед.

Выстрел из кабины не был случайным. Эти люди в самом деле пострашней волков.

Из грузовой кабины поднялся Хлебников; он осматривал днище вертолета; лицо у него было хмурое, злое.

– Четыре пробоины, они картечью саданули, – доложил он, – вот смотри!

На ладони бортмеханика блеснули мятые свинцовые жилки, казалось, еще немного, и они вопьются в тело.

– В рамке компаса нашел, – объяснил Сергей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза