Болотные робинзоны

Близнецы, взгромоздившись на нары, с восторгом наблюдали, как кошка, давясь и захлёбываясь, лакала молоко из глиняного черепка. Маринка, сидя на корточках, осторожно гладила пёструю спинку.

– Не мешай ей, – сказала бабушка Ульяна. – Самая это нам удача, что кошка к дому прибилась. Чья она – не припомню, только примета верная: кошка на три цвета – дому прибыль. Как она болотом-то пройти сумела?

А кошка, вылизав черепок насухо, оглянулась, прыгнула на печку и, поджав лапки, замурлыкала, точно и век тут сидела.

К вечеру всегда дружные ребята чуть не перессорились: кому спать с кошкой.

– Я её первый увидел, – доказывал Гришака и даже раскраснелся.

– А я её в избу принесла, – спорила всегда тихая Маринка.

Бабушка Ульяна с трудом заставила малышей выпустить кошку.

– На печке будет спать, вот что, – сказала она. – А ещё подерётесь – отнесу кошку в лес, ей там никто лапы ломать не будет.

– Там её волки съедят! – испугалась Маринка. – Ой, бабушка, не надо, лучше пускай с нами не спит.

– Бабушка, – тихонько спросил Саша, – разве ты правда кошку в лес отнесла бы? – Но бабушка Ульяна в ответ только засмеялась. Позже, когда все дневные дела были переделаны, она, убрав посуду, села рядом с дедом на лавку, мягко сказала:

– Скорее бы вы кончали с картошкой. Как уйдёте, ну места себе не найду.

– Скоро кончим, – успокоил её дед Никита, снимая с колодки готовый маленький лапоть. – Ну вот, Маринке есть в чём бегать. А нам с тобой, Сашок, надо ещё в подпол моей хаты заглянуть: там у меня три мешка муки закопано от лиходеев. Вот и будем всю зиму с лепёшками. Ещё ружьё Степаново и весь припас охотницкий там же схоронен. Это тоже сгодится, зимой – не миновать – волки наведаются. Ну а там, не всё войне быть. Дождёмся и тишины…

– Дедушка! – крикнул Саша в восторге и обернулся к Андрейке. – Слышишь? Ружьё у нас будет. Настоящее!.

– Ружьё, – тихо отозвался Андрейка, – отцово. Дедушка, отец-то придёт?

Бабушка Ульяна тотчас обернулась и посмотрела на мальчика. Глаза их встретились. Бабушка поставила на стол чашку, которую держала, и протянула руки.

– Дитятко ты моё бедное, – проговорила она тихо, и Андрейка с горьким плачем припал головой к её коленям. Все замолкли. Бабушка Ульяна тоже не произнесла ни слова, только гладила белую головку. Плач мальчика постепенно начал утихать и затих. А бабушка Ульяна всё гладила и гладила его волосы и, наконец, нагнувшись, проговорила тихо:

– Батька твой, наверно, уж скоро из армии вернётся, Андрейка, этим утешайся, сыночек мой родненький.

В эту ночь бабушка Ульяна положила его около себя. Засыпая, Саша слышал их тихий шёпот, а наутро Андрейка уже не казался таким угнетённым, как все эти дни. Прежняя весёлость не вернулась к нему, но он охотно начал помогать в домашней работе, и с Гришакой стали меньше шептаться. Саша по-прежнему старался отвлекать Андрейку и Гришаку от грустных мыслей, придумывал для них разные интересные дела.

У него и своего горя было достаточно. Вспоминалась мать: маленькая, худенькая, в военной форме, стояла она на площадке вагона и махала ему рукой. Такой он видел её в последний раз. По ночам Саша часто лежал с открытыми глазами. О судьбе матери он ничего не мог узнать, оставаясь на Андрюшкином острове. Тоска так щемила сердце, что он готов был встать и бежать через лес, по дороге на станцию, к людям, где можно было бы узнать, что делается на свете и получить весточку о матери.

А то он представлял себе Федоску в боях с немцами. Вот он побил много немцев. К нему подходит генерал и прикалывает на грудь орден.

– Храбрый Федоска, – говорит генерал. – А где же твой друг Саша?

Федоска смеётся:

– Саша гусака испугался. Он на Андрюшкином острове ребят нянчит. – И все тоже смеются.

Саша с горящими щеками приподнимался на локте, готовый вот-вот отодвинуть дверной засов и бежать. Но вздохнёт во сне бабушка Ульяна или завозится кто-нибудь из детей, и Саша тихонько опускался на нары и зажимал рот рукой, чтобы никто не услышал, как он плачет. После таких ночей Саша просыпался утром с тяжёлой головой и красными глазами и менее охотно, чем всегда, принимался за дневные работы, не подозревая, как зорко и грустно к нему присматриваются внимательные бабушкины глаза.

– Холодно, – жалобно говорит Маринка. Она поднимает то одну озябшую ногу, то другую и прячет их поочерёдно под тоненькое ситцевое платьице, но это мало помогает.

Саша быстро расстегнул кушак и стащил с себя курточку.

– Надень, надень, —проговорил он торопливо, – как это я раньше не догадался!

– Да-а-а… сам ты голый… – нерешительно отозвалась Маринка, глядя на Сашину майку, – сам трясёшься… – Но тут же быстро сунула руки в рукава курточки и засмеялась от удовольствия: рукава были тёплые.

Близнецы переглянулись и, взявшись за руки, подошли к Саше.

– Хо-олодно… – затянули они вместе, заглядывая ему в лицо.

Саша окончательно растерялся: