Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских а

И снова практически никто ни словом не обмолвился о роли Люси Шелл, один лишь Рене раз за разом подчеркивал, что без ее усилий и денег не было бы ни Écurie Bleue, ни Delahaye 145, ни, само собой, приза. Указывал он и на беспрецедентность ее вклада в успех, – но все это проходило будто мимо ушей французской публики. Сама Люси, естественно, знала в глубине души, насколько велик был ее вклад, но отсутствие общественного признания – пусть и ожидаемое – все равно отзывалось в ее сердце жгучей обидой.[589]

Теперь Рене мог позволить себе несколько недель отдыха, чем и воспользовался. Сидя дома и читая нескончаемым потоком приходящие письма с поздравлениями, он, среди прочего, наткнулся на приглашение принять участие в Гран-при По за подписью главы автоклуба-устроителя: «Можем ли мы рассчитывать на то, чтобы увидеть Вас в числе достославных победителей, почтивших нашу гонку своим присутствием? Нам очень хотелось бы на это надеяться».

В некоторых письмах Рене не без зависти называли «миллионером», хотя это было сильным преувеличением, ведь ему досталась лишь четверть приза (да и то лишь от щедрот Люси, поделившейся с ним половиной от причитавшейся ей самой половины).[590] Однако и 250 000 франков было суммой почти втрое большей, чем он мог бы заработать победой хоть на том же Гран-при Франции. Да и не столько деньги были для него важны, сколько уверенность в своих силах, которую вселил в него этот выигрыш. В погоне за этим «Миллионом» Рене наконец убедился в том, что у него есть все необходимое, чтобы стать одним из лучших.[591]

Франция же обрела нового национального героя. Для тех, кто еще помнил о «деле Дрейфуса», должно быть, диковато было осознавать, глядя на газетные заголовки, что гонщик-однофамилец предателя родины сумел так сплотить страну.

Однако Люси пока что лишь только начинала брать его в оборот. Чего она на самом деле хотела от Рене (и от Delahaye) – так это подвести их в идеальной готовности к дебюту в серии Гран-при в начале 1938 года. Победа в первой же гонке – вот что было нужно, чтобы сразу же заявить о своих претензиях на весь оставшийся сезон. Одно дело выиграть в испытаниях на время, и совсем другое – победить в реальной гонке, побив немецких асов на той арене, где они привыкли доминировать уже годами.

«Один из нас убьется…»

Одним прекрасным октябрьским утром 1937 года президент Франции Альбер Лебрен приехал на черном лимузине в Большой дворец на Елисейских полях. Оркестр грянул «Марсельезу», приветствуя номинального главу республики, прибывшего на открытие Salon de L’Automobile. Всем присутствующим было, однако, видно невооруженным глазом, насколько тяготит высокого гостя роль «свадебного генерала».

И, едва лишь Лебрен, объявив Парижский автосалон открытым, смешался с толпой, взгляды всех присутствующих жадно перебросились на высящуюся за стеклом на вращающейся платформе Delahaye 145, выкрашенную теперь в ослепительно-патриотичный синий цвет. Крышка капота была снята, обнажая отполированный до блеска мотор V12 во всей его красе. Машину, выигравшую «Миллион», Лебрен, конечно, вниманием не обошел, но и задерживаться около нее не стал, а принялся осматривать следующие экспонаты – всевозможные модели Citroën, Renault, Delage, Bugatti, Talbot, Peugeot…

В общей сложности президент страны уделил посещению Гран-Пале не более получаса. От такого невнимания со стороны главы государства мгновенно сдулся пузырь надежд участников выставки на то, что французский автопром получит какую-то поддержку из бюджета после очередного года нищенского существования за счет продажи по бросовым ценам остатков авто старых моделей за неимением средств для разработки и запуска в производство новых.[592] Фирма Delahaye оказалась редким для Франции автопроизводителем, дела у которого шли в гору, – и гости Парижского автосалона внимали каждому авторитетному слову Шарля Вайффенбаха, памятуя о завоеванном его компанией Миллионе. Он же, пользуясь всеобщим вниманием, настаивал на том, что государству нужно равняться на Германию, где от щедрот и льгот Гитлера объемы производства и продаж автомобилей взлетели до небес, и начать оказывать французским автомобилестроителям всестороннюю финансово-организационную поддержку. «Наша французская автопромышленность, – заявил Вайффенбах, – ютится теперь на правах бедного родственника. Вот нам после стольких лет прозябания, можно сказать, повезло разжиться каким-никаким финансированием, – и мы тут же проявили себя во всем блеске, – это ли не показатель?» – Далее мсье Шарль отметил, что при победе в Гран-при кого-нибудь из Mercedes или Auto Union, никто даже и внимания не обращает на марку авто, а просто говорят, что гонку выиграла «немецкая машина», – вот что значит престиж страны и репутация ее автомобилестроения.[593]