Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских а

По возвращении во Францию из Северной Ирландии Люси начала подготовку к сезону 1937 года. Пока что она планировала выставить несколько Delahaye 135 на раллийные и шоссейно-кольцевые гонки. Что до Гран-при, то там отложили введение новой формулы до 1938 года из-за затянувшихся препирательств относительно окончательных деталей. Поскольку Жану Франсуа оставалось проделать еще массу всего для доводки его груды чертежей до состояния полностью рабочей гоночной машины, неожиданная годичная отсрочка Люси вполне устроила. Однако поиском и подписанием опытного гонщика-победителя Гран-при на роль первого номера своей будущей команды она все равно решила заняться безотлагательно.[428]

Ведь подобных гонщиков не так уж и много, а не связанных обязательствами перед другими командами – и вовсе наперечет. Люси, конечно, верила в свой дар убеждения, но ведь даже если условные Нуволари или Широн переварят необходимость подчиняться приказам женщины, то заставить их окунуться в гонки на недоработанной и не оттестированной до конца машине частного производителя без господдержки уж точно не получится. Нет, ей нужен был человек отчаянный… или отчаянно жаждущий доказать, что его рано списывать со счетов, – бинго!

Одно и только одно имя тут же пришло Люси на ум: Рене Дрейфус. Любому понятно, что в Talbot-Lago он оказался от безысходности. Обратно в Bugatti его не возьмут из принципа. Итальянцам и немцам он теперь не ко двору. Пока Люси занималась своей командой спортивных авто, их с Рене пути стали частенько пересекаться, хотя они по-прежнему ограничивались лишь обменом общими фразами, как и при первом их мимолетном знакомстве на чествовании победителей ралли Париж – Ницца 1934 года. Тем не менее, в деле она его видела десятки раз. И гонщик это был «филигранный и умный», – в этом Люси с отзывами прессы была согласна, – а также «способный кому угодно преподать уроки безупречной точности и хождения по грани». По части же спортивно-состязательной Рене был «хладнокровен, расчетлив и выверен в движениях и ангельски терпелив». Люси было ясно, что искусства вождения у Рене достанет для победы в любой гонке – при условии, что нечто его воспламенит желанием эту победу одержать, – ну так она-то сама чем не запал его заряда на победу?[429]

Переговоры Люси обычно предпочитала вести у себя дома в Брюнуа, приглашая партнера на чай или что-то покрепче в изысканно обставленную двухуровневую гостиную, а затем показывая ему свои обширные угодья и стойло с чистопородными машинами позади особняка. Но тут был явно не тот случай. Она же не юного, подающего надежды гонщика заманивала в свою команду. Рене, возможно, и попал в черную полосу невезения, но он как-никак совсем еще недавно побеждал в самых престижных Гран-при и успел погоняться за большинство величайших команд – Bugatti, Maserati, Alfa Romeo. И многие быстрейшие гонщики мира дня сегодняшнего для него – не более, чем бывшие партнеры по этим командам. Нет, изысканным особняком и гаражом со сверкающими автомобилями его явно не удивишь.[430]

Люси знала, что нужно завоевать его расположение, и сделала это. Едва она предстала перед ним в гостиной – преисполненная энергии, энтузиазма и многообещающих перспектив – Рене был буквально сметен ее напором и послушно поплыл по течению. Люси не столько просила его присоединиться к своей команде, сколько втолковывала ему, почему сделать это – его долг. Жан Франсуа и Delahaye доказали, что способны строить самые быстрые и надежные машины, а сконструированная ими гоночная модель новой формулы безусловно заслуживает всяческого внимания. С ее же деньгами ни они, ни Рене не будут испытывать никакого стеснения в ресурсах. «Все будет поставлено профессионально во всех отношениях»», – заверила Люси. Рене будет положена зарплата, предоставлена полная свобода выбора других водителей и возможность участвовать во всех разработках и обкатках новой машины.

Главное же, совместными усилиями они смогут вернуть Францию в круг победителей, проткнув мыльный пузырь мифа о непобедимости немецких «серебряных стрел».

Увы, детальных воспоминаний о том разговоре, состоявшемся поздней осенью 1936 года, обе стороны нам практически не оставили. Вероятно, Люси подкупила Рене рассказами о том, каково это – быть повсюду чужой среди своих в стремлении делать добро: не вполне француженкой среди французов; недоамериканкой для американцев; выскочкой из нуворишей для чопорных и чутких к вопросам родовитости и классовой принадлежности европейцев в целом; женщиной в мужском виде спорта; женой и матерью, жертвующей домашним очагом и воспитанием детей ради машин и гонок. Несомненно, Люси вполне могла рассказать Рене тысячу сказочных историй о злобных и косых взглядах, язвительных замечаниях и шепотом распространяемых сплетнях.