Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских а

Как только Гитлера усадили в ложе, на беговые дорожки вступили колонны атлетов из 49 стран, прошествовавшие парадным маршем пред очами германского вождя с руками, поднятыми в олимпийском приветствии, издали практически не отличимом от нацистской зиги. Наконец Гитлер встал у микрофона и объявил Олимпийские игры открытыми. В небо взмыла стая из 20 000 белых голубей – символизируя нерушимый мир между народами, надо полагать, – и некоторое время еще кружила над стадионом. Гражданам, которых уже́ успела затронуть вспыхнувшая перед этим гражданская вой на в Испании, все эти птичьи посулы мира не могли не покоробить своей лживостью.

Высоко над стадионом взвился Олимпийский флаг. Затем пробил колокол – гулко и протяжно, – а вслед за набатом последовал орудийный залп, от которого в суетливой панике разлетелись кто куда замешкавшие над стадионом голуби. Поджарый немецкий бегун в белой майке и шортах, сделав круг по стадиону с высоко поднятым олимпийским факелом в руке, взлетел вверх по ступеням лестницы у Марафонских ворот к установленной на треноге чаше и поднес к ней факел. И взревело, и взвилось высоко к небу пламя тех Игр.

Затем две с лишним недели весь Берлин, вся Германия и значительная часть остального мира зачарованно следили за олимпийскими состязаниями. Радиотрансляции собирали многомилионные аудитории, кинотеатры ломились от желающих посмотреть свежие выпуски олимпийских новостей. Нацистские чиновники ежевечерне устраивали всевозможные экстравагантные развлечения для дипломатов, журналистов, атлетов, звезд, воротил бизнеса и прочей знатной публики.[410] «Шампанское лилось рекой», – писал один гость.[411] Министр авиации Герман Геринг лично выступил в роли гостеприимного хозяина праздничного вечера с акробатическим авиашоу в небе и костюмированным балом в духе эпохи Ренессанса на земле.

На протяжении всех игр Гитлер был вездесущ. «С искаженным от напряжения лицом следил он за спортивными состязаниями, страстно болея за своих, – писал французский посол. – Когда немцы побеждали, он весь сиял, хлопал ладонями по ляжкам и громко смеялся, подмигивая Геббельсу; если же они проигрывали, лицо Гитлера сразу суровело и недобро хмурилось».[412] Учитывая сильную господдержку спорта, не удивительно, что немецкие атлеты прочно удерживали первое место в общекомандном очковом зачете. Der Angrif[413] – газета, служившая «рупором» нацистской партии для широких масс, – заходилась от восторга, сообщая, что «воистину трудно перенести столь много радости», сколько приносят немецкому народу бесчисленные медали, завоеванные для Германии ее спортсменами.

Нацисты предъявляли миру «новую Германию» лицом за вычетом худших ее милитаристских и расово-ненавистнических инстинктов. Военным на время Олимпиады разрешили переодеться в гражданское, таблички «евреям и животным вход воспрещен» припрятали, истеричные нападки на «не-арийцев» в прессе приостановили и даже вернули на полки публичных библиотек кое-какие книги еврейских авторов из числа еще недавно сжигавшихся на очистительных кострах.[414] Несмотря на то, что нацисты допустили в олимпийскую сборную Германии единственную еврейку-полукровку – фехтовальщицу Хелену Майер, – и ту под угрозой бойкота игр американцами, Виктор Клемперер, дрезденский профессор-еврей, отметил в своем дневнике, что иностранцы, в целом, отбыли из Берлина с полным впечатлением, что «стали живыми свидетелями возрождения, процветания, пробуждения нового духа единения, решимости и величия, при полном миролюбии, конечно же, Третьего рейха, готового принять в свои любящие объятия весь мир». – Клемперера, понятно, на такой мякине было не провести, и далее в той же записи мы читаем: «Лично я же нахожу эти Олимпийские игры одиозными и даже очень, потому что они не имеют отношения к спорту – я имею в виду, в этой стране, – здесь они имеют характер всецело политического предприятия».[415] Но это он еще мягко сказал. Ведь нацистская пропаганда раз за разом провозглашала немецких спортсменов «воинами, не на жизнь, а на смерть бьющимися за Германию на передних рубежах внешней политики».[416]

По возвращении из Берлина колумнист L’Auto подытожил «главный урок» этих Игр: успехи в спорте отныне неразрывно переплетены с престижем и силой нации. «Отныне свято и незыблемо наступила эпоха большого спорта; сожалеть об этом или радоваться – это личный выбор, но изменить вам этого не дано».[417] – А на спортивных аренах 1936 года Германия выглядела непревзойденной во всех состязаниях – от Олимпиады в Берлине до победы нокаутом Макса Шмелинга над самим Джо Луисом в двенадцатом раунде прямо в Бронксе на стадионе «Янки» и засилья «серебряных стрел» на гоночных трассах Европы.