Ганс Штук увидел зеленый флаг в руке Карла Фейерайсена, начальника своей команды, означавший приказ сбросить скорость. С учетом того, что Штук уверенно лидировал за считанные круги до финиша, такое решение выглядело стратегически мудрым: смысла и дальше идти на предельной скорости и рисковать вылетом или поломкой больше не было. Вскоре, однако, Штука ожидал шокирующий сюрприз: Акилле Варци, его партнер по Auto Union, по всей логике вещей должен был получить такой же сигнал и также сбросить скорость; вместо этого шедший вторым итальянский товарищ обошел его, как стоячего, – и улетел вперед без оглядки. Штук бросился в погоню, но было уже поздно. Поставив напоследок еще и рекорд круга, Варци пришел к финишу первым.[387]
Штук, отставший на 4,4 секунды, заехав в боксы, выпрыгнул из машины и прямо со съемным рулем в руке ринулся выяснять отношения с обидчиком, обзывая Варци «грязной свиньей» и прочими словами, которых только может заслуживать партнер, предательски укравший победу. Механики Auto Union кое-как оттащили Штука от победителя и объяснили ему, что Варци команды сбросить скорость не получал. Ему, напротив, была дана отмашка красным флагом – идти на пределе скорости. Окончательно взбешенный Штук перекинулся на начальника команды, требуя объяснений.
Фейерайсен оттянул его в сторонку и тихо сказал: «Я получил строгие инструкции».
– Какие еще инструкции? От кого? – не унимался Штук.
– Берлин и Рим договорились обмениваться, по возможности, домашними победами; то есть, на итальянских гонках должны побеждать итальянцы, пусть даже и на немецких машинах.
Ганс швырнул руль к ногам начальника и в бешенстве вышел вон.
Слухи об этом разговоре быстро долетели до ушей Нойбауэра, а от него о новом порядке назначения победителей по принципу национальной принадлежности тут же узнали и Руди с партнерами по команде Mercedes. Тем же вечером губернатор Бальбо устраивал, как ему и полагалось по статусу, торжественный прием с обедом и заявленными после него фейерверками для участников и важных гостей прошедшей гонки.[388]
Руди прибыл туда в компании Луи Широна и Бэби. Они снова были не разлей вода, благо монегаск перешел в Mercedes, причем именно Руди проделал все необходимые закулисные движения для привлечения в команду своего старого друга прежде всего ради того, чтобы иметь возможность для более тесного общения с подругой Луи. Возможно, Широн и не замечал этого, однако Руди давно был неравнодушен к Бэби. Она всегда была полна энергией, а ее дружба помогла ему пройти несломленным через худший в его жизни период.[389]
В начале той весны Руди в Париже уже пытался объясниться Бэби в любви: «Если бы я только мог найти хоть где-то такую, как ты, я бы непременно снова женился». – Бэби тогда отшутилась, что найдутся на него желающие и среди «девушек покрасивее и помоложе».[390]По прибытии во дворец в Триполи троица была поражена представшей перед ними живой картиной будто из «1001 ночи». Арабские воины в униформах всех цветов радуги с ритуальными ятаганами верхом на белых конях выстроились в ряд при въезде во дворец по обе стороны витых чугунных ворот. Еще больше стражи стояло вдоль широкой парадной лестницы, ведущей ко входу. Повсюду, писал Альфред Нойбауэр, «ослепительно белели мавританские фасады, высились зубчатые стены с амбразурами, стрельчатые своды ворот и взмывающие ввысь филигранные колонны на фоне звездного неба». На мраморной террасе над садами и фонтанами – музыканты, все в блестках и лучах света. В длинном, бликующем бассейне – полуобнаженные наяды выписывают пируэты водного танца.[391]
Обед подавали в гранд-зале, за подковообразным столом на 150 персон, богато сервированным горами блюд и батареями напитков. Во главе стола восседал генерал-губернатор Бальбо, а одесную от него – на почетном месте, предназначенном для победителя Гран-при, – вовсе и не Варци, а Ганс Штук. После
Давно успевший успокоиться и прийти в себя Штук попытался было протестовать: «Прошу прощения, Ваше превосходительство, но гонку выиграл синьор Варци…» – Однако Бальбо прервал его, заявив во всеуслышание: «Меня так просто не проведешь, герр Штук. Мне из ложи было видно, как на ладони, что вас специально осадили, чтобы выпустить вперед Варци. Мне подобные делишки не по нраву. Я их на дух не переношу! Политике не место в спорте, и я еще раз подчеркиваю, что считаю именно вас истинным победителем нашего Гран-при!»
В повисшей тишине грянул звон бьющегося хрусталя: это усаженный чуть поодаль Акилле Варци, швырнув бокал об пол, в ярости покинул банкет. Тем же вечером Варци впервые попробовал морфий, который в скором времени пустит его жизнь под откос.[393]