Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских а

Победил же Луи Широн на Talbot. Он буквально накануне гонки подписал контракт с командой Лаго, и это было его первое выступления после аварии на Нюрбургринге в июле 1936 года. И второе, и третье места также заняли гонщики на Talbot T150.[508] Рене снова задался вопросом, не поторопился ли он с уходом оттуда, поскольку в Talbot-L ago, по всему видно, с детскими болезнями их новой машины благополучно справились, а он теперь второй год подряд будет вынужден набивать себе все те же шишки, только теперь уже выступая за Écurie Bleue. Но сделанного не воротишь. Сам поставил на эту лошадь, самому на ней и ездить. Примечательно, однако, что на лучшем своем круге на Монлери Рене показал на машине спортивной компоновки время всего на тридцать секунд хуже, чем требовалось, чтобы там же ухватить свой шанс выиграть заветный «миллион».[509]

Через две недели Рене на первых кругах Гран-при Марны схлестнулся не с кем-то, а со своим непримиримым антагонистом Жан-Пьером Вимиллем. Гонщик Bugatti, победив в Ле-Мане, еще более укрепил свою железобетонную репутацию и окончательно потерял края в зазнайстве, заявив в интервью после гонки, что отныне намерен побеждать во всех без исключения соревнованиях, на старт которых выходит.[510] И тут, на треугольной трассе Реймс-Гу, он определенно вознамерился начать претворять эту беспроигрышную стратегию в жизнь, пустившись по залитому маревом от жаркого солнца и прямому как стрела на участках между поворотами дорожному полотну с места в карьер. Рене, однако, держался за ним как приклеенный, благо его 145-ка бежала на этот раз отлично. На третьем круге, отставая от его Bugatti T59 всего на два корпуса, Рене, разогнавшись под 200 км/ч, пошел было на обгон Жан-Пьера, – но тут вдруг руль в его руках забился крупной дрожью, а корму машины резко повело вправо. Лопнула шина.

Delahaye выписала три полных пируэта и врезалась задним колесом в бордюрный камень. Рене едва не вылетел, чудом удержавшись в кокпите до упора расставленными коленями, а 145-я, перемахнув через бордюр, сделала еще несколько оборотов по придорожному полю, прежде чем остановиться. Ошеломленный Рене вылез во взметенные ими клубы пыли. Рука мокрая. Посмотрел: кровь хлещет из рассеченного запястья. Быстро перетянул рану шарфом.

Когда пыль осела, Рене осмотрел лопнувшую переднюю шину. Корд покрышки изорван, не мудрено, что камера лопнула. Команда недавно сменила спонсора с Dunlop на Goodrich, а у тех резина оказалась явно непригодной к гонкам по жаре под такими нагрузками, которые дают вес и скорость Delahaye 145.[511]

Рене отправился на пит-лейн, бережно прижимая к груди раненую руку. В отличие от предыдущих аварий эта ничуть не вывела его из нервного равновесия; скорее, довела до холодного бешенства тем, что у него отняли реальный шанс на победу. Поэтому он направился прямиком к представителю Goodrich и набросился на него с упреками: он едва не убился из-за их дерьмовых шин! Как они вообще смеют продавать гоночным командам такой хлам?! Может, и здоровым кулаком бы ему двинул, но рядом оказался его брат Морис, который его и осадил доводом разума: «Довольно кричать, Рене. Лично он тебе ничего плохого не сделал, так что, ты не прав».[512]

В итоге Жан-Пьер в тот день победил, а Рене и Écurie Bleue вернулись из Реймса в Париж ни с чем.

Люси терпеть не могла поражений, но тем летом она в полной мере отдавала себе отчет в том, что гонки – всего лишь испытательный полигон. Цель же перед ней стояла куда более дерзкая – заявить о себе во весь голос как о хозяйке лучшей французской гоночной машины, а для этого: во-первых, этим же летом увести заветный «миллион» из-под носа у зарвавшихся наглецов из Bugatti, а во-вторых, уже в следующем сезоне скинуть зазнавшихся немцев с насеста, который они себе устроили из подиумов формульных Гран-при. Не больше и не меньше. И дифирамбы немецким гонщикам и их машинам, доносившиеся из-за океана с ее второй родины – и использовавшиеся для пропаганды нацизма в Европе – лишь подливали масла в огонь этого ее страстного желания.

Рене лично сомневался в достижимости даже первой из двух этих амбициозных целей Люси. Шансы их Delahaye показать до истечения крайнего срока среднюю скорость 146,5 км/ч на шестнадцати кругах по Монлери, а тем более превзойти результат Bugatti, если они первыми уложатся в этот норматив, выглядели призрачными. Что до «серебряных стрел» с такими асами как Караччола и Роземайер в кабинах, то они развивали такие скорости, до которых их Delahaye было еще очень далеко, так что вторую цель Люси Рене и вовсе всерьез не воспринимал, полагая, что у них нет ни малейших шансов что-то противопоставить немцам.[513]

25 июля вдоль всей трассы Нюрбургринга собралось до полумиллиона болельщиков, съехавшихся на Гран-при Германии. Десятки тысяч зрителей битком забили главные трибуны и амфитеатр у виража «Карусель» на противоположном от стартовой/финишной прямой сегменте трека. «Вся спортивная Германия будто лавиной сошла»[514] на горы Айфель понаблюдать за этой гонкой.