Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских а

Люси хотела, чтобы Рене наматывал круги по комбинированной трассе длиной 12,5 км, включающей дорожный участок и петлю по автодрому, до тех пор, пока не научится ориентироваться там наощупь, как ночью в собственной спальне. Тем временем Жан Франсуа на заводе строил усовершенствованную версию своего V12 с учетом уроков, извлеченных из гонок первой половины сезона, а Рене пока что гонял в хвост и в гриву 145-ую, оголенную от навесок до самой ее гоночной сути, с мотором прежней модификации. Корпус ее представлял собой легкую скорлупку из тонкого алюминия без покраски и был выполнен настолько небрежно, что видно было, что над ним работал не профессиональный кузовщик, в скорее какой-нибудь подслеповатый жестянщик. Для облегчения конструкции Жан Франсуа демонтировал с машины абсолютно все лишнее, включая второе сиденье.[526] С наступлением августа на Монлери зачастили репортеры – посмотреть, кто там тренируется и, возможно, готовится к первой попытке покуситься на миллион. Будет ли это прославленный дом Бугатти? Как-никак еще в начале тридцатых они были обладателями здешнего Гран-при, да и первый приз гоночного фонда завоевали. Не грядет ли окончательное триумфальное возрождение Bugatti с лихим Вимиллем за рулем? Или, может, Эмиль Пети, видный инженер из SEFAC разродится машиной-победителем после поднадоевшей всем череды невыполненных им обещаний? А вдруг Тони Лаго, известный любитель завиральных идей, перейдет от слов к делу и разовьет успех, достигнутый его Talbot на Гран-при Франции, выставив супермашину, да еще и с легендарным Луи Широном, трехкратным победителем здесь, на Монлери, в роли пилота? Или вдруг Delahaye тряхнет стариной, вспомнив о том, какую революцию в свое время произвела 135-я модель их фирмы и докажет, что есть еще порох в старой французской гоночной пороховнице? В последнем случае присутствие на автодроме Рене Дрейфуса и пламенной американки Люси Шелл наводило журналистов на мысль о том, что в этой своей догадке они недалеки от истины, и в Delahaye настроены более чем серьезно.[527]

Град вопросов барабанной дробью посыпался с газетных страниц. Пока вся Франция гуляла на традиционных августовских каникулах, отпускникам, собственно, и делать-то, по большому счету, было больше нечего, кроме как гадать на кофейной гуще, кто сорвет миллионный куш. «В барах и кафе, на пляжах и полях для гольфа, по всем городам и весям, – писал хроникер, – разгорелись яростные дискуссии на единственную тему [о призе в миллион], блестяще муссируемую прессой, преподносившей ее публике под пряным соусом из смеси шовинизма с острыми ощущениями игры в русскую рулетку настолько смачно, что устоять перед соблазном поддаться всеобщему азарту было решительно невозможно».[528]

Но и за пределами Франции находились люди, живо интересовавшиеся ходом конкурса. Немцы отрядили в Монлери делегацию шпионов (что характерно, из числа инженеров Mercedes), чтобы те подглядели, кто там что покажет, и уяснили, чего можно ждать от французов в следующем сезоне Гран-при.[529]

К 10 августа Жан Франсуа завершил работу над новым двигателем и установил его на испытываемую Рене машину. «Мотор крутился бешено и выл как сирена», – восхищенно вспоминал Рене. Мощный, оборотистый и наконец-то еще и надежный двигатель позволял теперь Delahaye 145 разгоняться на прямых до максимальной скорости в 225 км/ч.

Рене теперь помогал Жану Франсуа работать над настройками двигателя прямо на автодроме в Монлери.

Поначалу Франсуа противился тому, что гонщик «сует нос в его машину». Разве Рене хоть что-то смыслит в технических вопросах? Его дело – обкатывать машину и сообщать, как она себя ведет на разных участках трассы. А Франсуа затем уже сам решит, как улучшить ее работу.

Вот только у Рене такое отношение к делу никак в голове не укладывалось. В пору гонок за Maserati и Bugatti он столько всего узнал о механике автомобиля, что именно этими своими познаниями и руководствовался, принимая решения, насколько сильно или резко можно нагружать двигатель тормоза, передачи или рулевое управление. Именно познания подобного рода не раз спасали его от поломок и аварий с потенциально катастрофическими последствиями – и при этом позволяли опережать соперников. Оставаться со своими знаниями и опытом в стороне только лишь потому, что Франсуа их игнорирует, Рене категорически не хотел.

В один прекрасный день по возвращении Рене в боксы после очередного заезда ситуация накалилась до критической. Франсуа раскритиковал его за медлительность в затяжном левом повороте Аскари, названном так, между прочим, в память о погибшем там на Гран-при Франции 1925 года неистовом итальянском гонщике Антонио Аскари.