Большая грудь, широкий зад

Мужчина уже начал лысеть, но выражением лица напоминал проказника мальчишку. Глаза светятся, бодрый, энергичный; небольшой рот, мясистый нос над красивыми полными губами, белые толстые уши с тяжело висящими, как гребешок у индюка, мочками. Никогда прежде я не видел мужчин и уж конечно не встречал женщин со столь благородным лицом. Их предназначение — быть императорами, их всегда ждёт удача в любви, им суждено иметь три дальних покоя, шесть палат и семьдесят две наложницы.^[222]

Я догадался, что это Сыма Лян, но всё же не верилось. Меня он сначала не заметил, да и не хотелось, чтобы заметил, — а ну как увидит и не осмелится признать! Ведь Шангуань Цзиньтун теперь душевнобольной да ещё сексуальный извращенец. За Сыма Ляном следовала женщина, похожая на метиску. Высокая, выше Лу Шэнли, глубоко посаженные глаза, большущий рот; титьки, наверное, белоснежные, прохладные, как иней, гладкие, как шёлк, подрагивают на каждом шагу, крохотные точёные соски, остренькие, как мордочки пыхтящих ёжиков.

Следуя вплотную друг за другом, со стороны нового моста через Мошуйхэ подъехали два сверхдлинных лимузина — красный и белый, ну просто самец и самка. Если эти двое спарятся и на свет появится маленький лимузинчик, какого он, интересно, будет цвета?

Лу Шэнли то и дело поглядывала на мужчину, и её лицо — обычно властное, самоуверенное — светилось чарующей улыбкой. А её улыбка подороже бриллиантов и пострашнее яда будет. Подбежал, вихляя задом, начальник управления по охране памятников культуры с нашей фарфоровой чашей в руках.

— Как мы рады, мэр Лу, что вы прибыли проинспектировать нашу работу!

— Что это вы собрались делать? — спросила Лу Шэнли.

— Будем разбивать вокруг старой пагоды большой развлекательный парк, приманивать отечественных и иностранных туристов.

— А почему я об этом не знаю?

— Осмелюсь доложить, решение принято ещё при прежнем мэре.

— Все без исключения решения Цзи Цюнчжи подлежат пересмотру. Ни пагоду, ни хижину перед ней сносить нельзя. Здесь нужно возродить традицию снежного торжка. А разбивать парк с несколькими паршивыми игровыми автоматами, аттракционами с измочаленными сталкивающимися машинками да с десятком ветхих столов для настольного тенниса — это что, развлечение? Что в этом интересного? Нужно смотреть на вещи шире, товарищ, если мы хотим привлекать иностранных гостей, чтобы они оставляли здесь свои деньги. Я уже обратилась к жителям города с призывом учиться у первопроходцев — у птицеводческого центра «Дунфан», идти непроторёнными дорогами, браться за то, чего прежде не делал никто. Что понимается под реформой? Что предполагает дух открытости? Именно дерзновенные мысли и деяния. В мире нет ничего, что нельзя сделать, есть лишь то, до чего ещё не додумались. В настоящий момент птицеводческий центр «Дунфан» реализует так называемый проект «Феникс». Скрещивая страуса, золотого фазана и павлина, они хотят вывести оставшегося лишь в преданиях феникса…

Она уже поднаторела в выступлениях и чем больше говорила, тем больше распалялась, подобно разгорячённой лошади. Нотариус и полицейские стояли остолбенев. Камера репортёра городского телевидения, вне сомнения одного из подчинённых Единорога, которого недавно повысили до начальника управления радио и телевидения, была направлена на мэра Лу Шэнли и дорогого гостя. Очнувшийся репортёр городской газеты тоже забегал, снимая начальство и зарубежного бизнесмена в разных ракурсах.

Сыма Лян заметил наконец связанную по рукам и ногам матушку. Он вдруг весь подобрался, словно его потянула за волосы огромная рука. Качнулся назад, из глаз брызнули слёзы. Он стал медленно опускаться на колени, а потом распростёрся на земле с громким воплем:

— Бабушка! Бабушка…

Расплакался он откровенно и искренне. Об этом свидетельствовали и катившиеся ручьём слёзы, и повисшие на кончике носа сопли.

Шангуань Лу вглядывалась в него слабеющими глазами, губы у неё кривились дрожа:

— Лян Эр… Ты?..

— Я, бабушка, родная моя! Я тот самый Сыма Лян, которого ты вскормила грудью, — всхлипывал он.

Шангуань Лу попыталась повернуться, и Сыма Лян вскочил:

— Сестра, зачем понадобилось связывать бабушку?

— Это я недоглядела, брат, — сконфуженно выдавила Лу Шэнли. И повернувшись к Цинь Уцзиню, прошипела сквозь зубы: — Ну вы и сволочи! — Ноги у того подкосились, но он устоял, сжимая в руках нашу чашку. — Погодите, вот вернусь… Нет, прямо сейчас… — Она просто кипела от злости: — Ты уволен. Возвращайся в офис и пиши объяснительную! — Она нагнулась и стала развязывать опутывающие Шангуань Лу верёвки. Один узел оказался особенно тугим, и она вцепилась в него зубами. Выглядело это очень трогательно.

— Припоздала я, бабушка, — выдохнула она, помогая Шангуань Лу подняться.

— А ты кто такая? — с сомнением глянула на неё матушка.

— Не узнаёте, бабушка? Я Лу Шэнли, ваша внучка!