Большая грудь, широкий зад

Лу Лижэнь умоляюще глянул на важное лицо, но тот ответил ледяным взором, пронзающе острым, как свежевальный нож. Лицо Лу Лижэня покрыл холодный пот, взмокла и красная повязка на лбу, отчего казалось, будто он тяжело ранен. Утратив самообладание, он то стоял, опустив голову и глядя себе на ноги, то поднимал глаза, чтобы посмотреть на сидящих внизу. Встречаться взглядом с важным лицом он уже не решался.

С Паньди тоже слетела вся внушительность. Широкое лицо ее раскраснелось, толстая нижняя губа подрагивала, словно в лихорадке, и она вдруг заорала, как скандальная деревенская баба:

– Ты, слепой Сюй, нарочно тут воду мутишь! Чем моя семья перед тобой провинилась? Эта твоя вертихвостка жена затащила Сыма Ку на пшеничное поле, там их и поймали. Стыдно стало людям в глаза смотреть, вот опиума и наглоталась. Еще я слыхала, кусал ты ее по ночам, как пес. Известно тебе, скольким людям женушка твоя искусанную грудь показывала, а? Это ты ее до смерти довел. С Сыма Ку никто вины не снимает, но главный преступник – ты! Думаю, если кого и расстреливать, так в первую очередь тебя!

– Вот, слыхали, высокий начальник? – взвился слепец. – Только гаолян скосил, глядь – на волка угодил.

На помощь Паньди поспешил Лу Лижэнь. Он попытался поднять Сюй Сяньэра, но тот лишь колыхался, как желе.

– Требуя расстрелять Сыма Ку, ты, дядюшка, прав, – увещевал его Лу Лижэнь, – но настаивать на расстреле детей неправильно, дети не виноваты.

– А Чжао Шестой в чем виноват? – возразил Сюй Сяньэр. – В том, что продал несколько пирожков? Разве дело не в его ссоре с Чжан Дэчэном? А вы сразу – расстрелять! Тут же и потащили расстреливать! Нет, почтенный уездный начальник, пока не расстреляете потомство Сыма Ку, не сдамся!

– А ведь мать Сюй Сяньэра приходилась Чжао Шестому теткой. Стало быть, они двоюродные братья, – послышался негромкий голос из толпы.

С застывшей на лице неестественной улыбкой Лу Лижэнь нерешительно подошел к важному лицу и что-то конфузливо проговорил. Тот потер гладкую поверхность тушечницы, на его худощавом лице появилось свирепое выражение.

– Неужели и с такими пустяками надо вместо тебя разбираться? – ледяным тоном бросил он, уставившись на Лу Лижэня побелевшими от ярости глазами.

Лу Лижэнь полез за носовым платком, чтобы вытереть взмокший лоб, обеими руками поправил сзади красную повязку и подошел к краю возвышения с застывшим, как воск, лицом:

– Наше правительство – правительство широких народных масс, – громко провозгласил он, – и мы исполняем волю народа. Сейчас прошу поднять руки тех, кто за то, чтобы расстрелять детей Сыма Ку!

– Ты что, рехнулся? – в бешенстве набросилась на него Паньди.

Народ внизу сидел молча, потупив головы. Ни поднятых рук, ни малейшего звука.

Лу Лижэнь вопросительно посмотрел на важное лицо. Тот холодно усмехнулся:

– Спроси, кто за то, чтобы детей не расстреливать.

– Прошу поднять руки, кто за то, чтобы детей Сыма Ку не расстреливать! – возгласил Лу Лижэнь.

По-прежнему никто не поднял головы и не издал ни звука, ни одна рука не потянулась вверх.

И тут неторопливо поднялась матушка:

– Если тебе нужна чья-то жизнь, Сюй Сяньэр, пусть расстреляют меня. А мать твоя не повесилась. От маточного кровотечения она умерла, это у нее еще с тех пор, когда бандиты бесчинствовали. Моя свекровь помогала готовить ее к погребению.

Важное лицо встал, повернулся и отошел за возвышение. Лу Лижэнь поспешил за ним.

Там, на пустыре, важный чиновник говорил ему что-то, негромко, но быстро, при этом время от времени поднимал тонкую и нежную белую ручку и разрезал ею воздух, словно рубил сверкающим мечом нечто невидимое. Потом его окружили телохранители, и они, громко топая, удалились.

Лу Лижэнь стоял потупившись и будто одеревенев. Потом, словно очнувшись, он, волоча отяжелевшие ноги, вернулся на свое место и долго таращился на нас застывшим взором. Вид у него был жалкий. Наконец он заговорил, и глаза его яростно сверкнули, как у игрока, сделавшего большую ставку:

– Сыма Лян, сын Сыма Ку, приговаривается к смертной казни! Приговор привести в исполнение немедленно! Сыма Фэн и Сыма Хуан, дочери Сыма Ку, приговариваются к смертной казни! Приговор привести в исполнение немедленно!

Матушка вздрогнула всем телом, но в тот же миг взяла себя в руки.

– Только попробуйте! – бросила она, обнимая обеих девочек.

Нерастерявшийся Сыма Лян опустился на четвереньки и потихоньку пополз прочь. Люди в толпе переминались с ноги на ногу, стараясь прикрыть его.

– Сунь Буянь! Почему не выполняешь приказ?! – заорал Лу Лижэнь.

– Совсем у тебя с головой плохо, раз такие приказы отдаешь! – накинулась на него Паньди.

– С головой у меня всё в порядке, трезвая и ясная. – И он стукнул себя по макушке кулаком.

Немой нерешительно спустился вниз. За ним последовали двое милиционеров.

Сыма Лян тем временем выбрался из толпы, вскочил на ноги и, скользнув между двумя часовыми, припустил к реке.

– Сбежал, сбежал! – закричали с возвышения.

Часовой скинул с плеча винтовку, передернул затвор и пару раз пальнул вверх. А Сыма Лян уже скрылся в кустах на дамбе.