Большая грудь, широкий зад

Пробравшись между стоящими, немой с милиционерами оказались наконец перед нами. На него угрюмо и дерзко глянули его сыновья – Старший Немой и Младший Немой. Он протянул свою лапищу и тут же получил плевок в лицо от матушки. Отдернул руку, утерся, потом протянул ее снова. Матушка опять плюнула, но на этот раз не столь метко – плевок попал ему на грудь. Немой обернулся на тех, кто был наверху. Лу Лижэнь расхаживал, заложив руки за спину. Паньди сидела на корточках, обхватив голову руками. Застывшие лица уездных и районных ганьбу и вооруженных милиционеров напоминали глиняных идолов в храме местного божка. Нижняя челюсть у немого привычно затряслась, и он выдохнул свое «То, то, то…».

– Ну давай, скотина! – пронзительно вскрикнула матушка, выпятив грудь. – Убей меня первой! – И тут же бросилась на него, вцепившись ему в лицо. На щеке немого заалела глубокая царапина. Он дотронулся до нее, поднял пальцы к глазам и тупо уставился на них, будто не понимая, в чем они испачканы. Потом поднес к приплюснутому, как у мопса, носу и принюхался. Высунул толстый язык и лизнул. И вдруг с мычанием толкнул матушку так, что она, отлетев, как перышко, упала навзничь. Мы с плачем бросились к ней.

Немой начал ожесточенно расшвыривать нас в разные стороны. Я упал, ткнувшись в спину какой-то женщины, Ша Цзаохуа плюхнулась мне на живот. Лу Шэнли отлетела на какого-то старика, а восьмая сестренка ударилась в плечо старухи. Старший Немой вцепился в руку отца, и как тот ни старался стряхнуть его – безрезультатно. А малец еще и впился ему в кисть зубами. Младший Немой, обхватив руками ногу отца, грыз его твердое колено. Немой тряхнул ногой, и младший сын, перевернувшись через голову, свалился на мужчину средних лет. Потом немой с силой взмахнул рукой, и старший сын с куском отцовской плоти в зубах отлетел на колени сидевшей неподалеку старухе.

С Сыма Фэн в одной руке и Сыма Хуан в другой немой топал по грязи, высоко поднимая ноги и оставляя глубокие следы. Подойдя к возвышению, он зашвырнул их туда – сначала одну, потом другую. С громким криком: «Бабушка!» – девочки спрыгнули вниз, но немой поймал их и снова забросил наверх. Туда, пошатываясь, рванулась поднявшаяся с земли матушка, но сделала лишь пару шагов и снова упала.

Лу Лижэнь остановился и горестно произнес:

– Вот скажите мне, бедняки… Думаете, я, Лу Лижэнь, не человек? А что у меня творится на душе, если приходится расстреливать детей?.. И у меня сердце болит, ведь это в конце концов дети, к тому же мои родственники. Но именно по этой причине мне ничего другого не остается, как приговорить их к смерти, хоть слезы и застилают мне глаза. Поверьте, братья, расстреливая детей Сыма Ку, мы не отступаем со своего пути. Это только кажется, что мы казним невиновных. На самом деле мы приговариваем к смерти реакционную, отсталую общественную систему, расстреливаем два ее символа! Есть только два пути – революционный и контрреволюционный, середины нет! – Он уже так кричал, что зашелся в безостановочном кашле, весь аж побелел. Один из уездных ганьбу стал стучать ему по спине, но он отмахнулся от него. Отдышавшись, он наклонился, выхаркнул белую мокроту и выдохнул, как чахоточный: – Привести приговор в исполнение…

Немой запрыгнул на возвышение, заграбастал обеих девочек и широкими шагами направился к пруду. Там он швырнул их на землю и отошел на десяток шагов. Девчушки обнялись, маленькие вытянутые личики будто обсыпал слой золотистой пудры. Две пары глаз в ужасе смотрели на немого, который уже вытащил револьвер. Рука у него была в крови и дрожала, будто револьвер весил цзиней двадцать. Раздался выстрел. Из дула потянулся сизый дымок, и отброшенная отдачей рука бессильно повисла у бедра. Пуля просвистела над головами девочек и вошла в землю на берегу пруда, разбросав комья грязи.

По дамбе вдоль заросшей пожелтевшей травой тропинки, словно джонка с косым парусом, стремительно скользила какая-то женщина, квохча на бегу, будто созывающая цыплят клуша. Когда она спустилась с дамбы, я разглядел, что это была старшая сестра. Ее, как не вполне нормальную, освободили от участия в общественном суде. Как вдову предателя Ша Юэляна ее точно приговорили бы к расстрелу. А узнай они о ее романтической ночи с Сыма Ку, расстреляли бы дважды. Меня охватила глубокая тревога, когда я увидел, что она сама идет в расставленные сети. Сестра направилась прямо к пруду и встала перед девочками.

– Меня убейте, меня! – завопила она, как безумная. – Это я переспала с Сыма Ку, я их мать, я!

У немого опять заходила нижняя челюсть – верный знак того, что в душе у него поднимается буря. Вскинув револьвер, он с мрачным видом завел свои придыхания: «То, то, то – скинь, скинь, скинь…»