Большая грудь, широкий зад

– Нет мне жизни, – взвыл он, встав на цыпочки и просунув голову в петлю. – Нет мне жизни! – снова возопил он, взявшись обеими руками за петлю и подпрыгнув; потом подпрыгнул еще раз с криком «Пожил довольно!». По классу прокатился какой-то странный смешок. У Юньюй, который весь еще кипел от пережитого унижения, оперся двумя руками и, как жеребец, лягнул ногами парту, на которой стоял Фан Шучжай. Парта опрокинулась, и тело толстяка вдруг повисло в воздухе. Он пронзительно заверещал, вцепившись руками в петлю и отчаянно болтая короткими толстыми ножками. Движения становились все медленнее, лицо побагровело, на губах выступила пена, и он замычал в предсмертных судорогах.

– Повесился! – Несколько учеников помладше с криком в ужасе выскочили из класса. – Повесился! Фан Шучжай повесился!

Обмякшие руки Фан Шучжая уже бессильно повисли, ноги больше не дергались, пухлое тело вдруг вытянулось, и из штанов змеей выскользнули звучно испущенные ветры. Ученики растерянно метались по двору. Из учительской выскочила Цзи Цюнчжи, а с ней несколько мужчин, имен которых я не знал, как и не знал, что они преподают. «Кто повесился? Кто?» – громко спрашивали они на бегу, спотыкаясь о еще не убранный строительный мусор. Перед ними неслась толпа возбужденных и перепуганных школьников. Цзи Цюнчжи двигалась большими прыжками, как лань, и вскоре уже стояла в классе.

– Где он? – Она растерянно шарила вокруг глазами, мало что видя из-за резкого перехода от яркого солнечного света к полумраку класса. Грузное тело Фан Шучжая лежало на полу, как туша зарезанного поросенка. Черный полотняный пояс, из которого он смастерил петлю, скрутился и лопнул.

Опустившись перед ним на корточки, Цзи Цюнчжи схватила его за руку и перевернула лицом вверх. Я видел, как она нахмурилась, выпятила губы и зажала нос. Вонь от Фан Шучжая шла неимоверная. Она тронула его пальцем за нос, потом со свирепым выражением ткнула ногтем в желобок под носом. Фан Шучжай поднял руку и попытался отвести ее палец. Она хмуро встала и пихнула его ногой:

– Поднимайся!

– Кто опрокинул парту?! – Она стояла у кафедры, кипя от негодования.

– Я не видел. И я не видел. Я тоже не видел, – послышались голоса.

– Ну и кто же тогда видел? Или кто сделал это? Может, хоть раз смелости наберетесь?!

Все сидели, понурив головы. В мертвой тишине раздавались лишь всхлипывания Фан Шучжая.

– Чтоб я тебя не слышала! – хлопнула она ладонью по столу. – Коль решил помереть, так это пара пустяков. Погоди вот, научу тебя кое-каким способам. Не верю, что никто не видел, как опрокинули парту. Шангуань Цзиньтун, ты мальчик честный, может, ты скажешь? – Я уставился в пол. – Подними голову и смотри мне в лицо, – скомандовала она. – Знаю, тебе страшно, но я за тебя заступлюсь, не бойся.

Я поднял голову, глянул в красивые глаза истинной революционерки, в памяти всплыл свежий запах зубного порошка, и меня тут же будто прохватило порывом промозглого осеннего ветра.

– Я верю, у тебя достанет смелости не покрывать плохих людей и их черные дела, – громко произнесла она. – Это необходимое качество для всех детей нового Китая.

Чуть покосившись влево, я столкнулся с грозным, не сулящим ничего хорошего взглядом У Юньюя и снова свесил голову на грудь.

– Ну-ка встань, У Юньюй, – спокойным голосом велела Цзи Цюнчжи.

– Это не я! – заорал тот.

– Что же ты тогда переживаешь? Чего разорался? – усмехнулась она.

– Все равно не я… – чуть слышно промямлил У Юньюй, ковыряя ногтем парту.

– Настоящий мужчина держит ответ за свои поступки, У Юньюй!

Тот оставил парту в покое и медленно поднял голову. Лицо его исказила гримаса злобы. Он швырнул на пол учебник, завернул грифельную доску и карандаш в кусок синей ткани, сунул под мышку и презрительно заявил:

– Ну я перевернул, и что дальше? Сдалась мне эта ваша учеба паршивая! И не хотел я учиться вовсе, это вы меня подбили! – И с надменным видом направился к выходу, долговязый, широкий в кости: ну просто воплощение грубого, неотесанного остолопа – и по виду, и по манерам. У дверей на пути у него встала Цзи Цюнчжи. – Прочь с дороги! – рявкнул он. – Чего лезешь?!

Она одарила его милой улыбкой:

– Хочу, чтобы такой презренный недоделок, как ты, запомнил: за сотворенное зло… – Правой ногой она вдруг молниеносно ударила его по колену. Взвыв от боли, У Юньюй рухнул на четвереньки. – …всякий мерзавец понесет наказание!

У Юньюй запустил в нее грифельной доской и попал прямо в грудь. Схватившись за ушибленное место, Цзи Цюнчжи вскрикнула. У Юньюй поднялся и, хорохорясь, заявил:

– Думаешь, я тебя испугался? Я крестьянин-арендатор в третьем поколении. Все мои родственники – семьи обеих тетушек и бабки – крестьяне-бедняки. Мать родила меня на дороге, когда нищенствовала!

Учительница потерла грудь: