Большая грудь, широкий зад

Учительница нагнулась и, выставив округлый, как у кобылки, зад, стала быстро дописывать в низу доски последние строчки. И тут прямо в этот соблазнительный зад угодила пролетевшая мимо меня стрелка с перьями на хвосте и головкой, смазанной клейким варом из персикового дерева. По классу прокатился злорадный смешок. Сидевший сразу за мной стрелок, Дин Цзиньгоу, с важным видом помахал пару раз бамбуковым луком и поспешно спрятал его. Учительница отцепила стрелу, осмотрела, усмехнулась и бросила на кафедру, где та покачалась и застыла.

– Неплохо стреляете, – спокойно проговорила она, положила туда же указку и повесила на стул застиранную добела форменную военную куртку. И перед нами предстала совсем другая женщина. Белая блузка с короткими рукавами и отложным воротничком, перехваченная широким кожаным ремнем, почерневшим и лоснящимся от времени. Тонкая талия, высокая грудь, пышные бедра. Широченные армейские брюки, тоже застиранные до белизны, и белые, по последней моде, туфли-тенниски. Выглядела она очень эффектно, а чтобы усилить эффект, затянула пояс на последнюю дырочку. На губах у нее играла усмешка, она была очаровательна, как белая лиса. Но улыбка мгновенно исчезла и сменилась жестокостью белой лисы. – Только что вы довели учителя Цинь Эра, и он ушел, – надо же, какие герои! – насмешливо проговорила она, взяв стрелу. – Кто же, интересно, этот чудо-стрелок? – Она повертела стрелу, зажав тремя пальцами. – Может, Ли Гуан?126 Или Хуа Жун?127 Хватит ли ему духу подняться и назвать себя? – Она окинула нас холодным взглядом красивых черных глаз. Никто не встал, и она, схватив указку, шарахнула по столу. – Предупреждаю, чтоб никаких хулиганских выходок на моих уроках не было. Заверните их в тряпочку и отнесите домой своим мамашам.

– А у меня мать умерла! – громко выкрикнул У Юньюй.

– У кого это мать умерла? Ну-ка встань. – У Юньюй спокойно поднялся. – Выйди сюда, дай посмотреть на тебя.

В маслянистой, как змеиная кожа, шапочке, в которой он ходил круглый год, прикрывая проплешины, и которую, говорят, не снимал даже на ночь, даже купаясь в реке, У Юньюй молодцевато подошел к кафедре.

– Как тебя зовут? – мягко улыбнулась учительница. У Юньюй с героическим видом назвался. – Меня, – обратилась она ко всему классу, – зовут Цзи Цюнчжи. Я сызмальства осталась без родителей и до семи лет обитала на куче мусора. Потом прибилась к бродячему цирку и какого только хулиганья и отребья в этих странствиях не повидала. Научилась выполнять трюки на велосипеде, ходить по канату, глотать мечи, дышать огнем, потом стала дрессировать животных – сначала собак, потом обезьян. Дошло дело и до медведей, а в конце концов и до тигров. Собаки у меня прыгали через обруч, обезьянки лазали по шесту, медведи катались на велосипеде, а тигры перекатывались через себя. В семнадцать лет я вступила в ряды революционной армии, сражалась, обагряя меч кровью врагов. В двадцать меня послали в Восточно-Китайскую военную академию, где меня обучили спортивным играм, рисованию, пению и танцам. В двадцать пять я вышла замуж за Ма Шэнли, начальника разведки в службе безопасности, знатока боевых искусств, с которым могу драться на равных. Думаете, заливаю? – Подняв руку, она чуть поправила короткую стрижку. Пышущее здоровьем, смуглое лицо настоящего революционера, полные жизни, гордо выпирающие груди. По-боевому вздернутый нос, тонкие, волевые губы и белые, как известь, зубы. – Я, Цзи Цюнчжи, даже тигров не боюсь, – произнесла она сухим, как древесный пепел, голосом, презрительно глядя на У Юньюя. – Думаешь, тебя испугаюсь? – Говоря эти полные презрения слова, она ловко просунула кончик длинной указки под край его змеиной шапочки и быстрым движением, будто снимая блин со сковородки, сдернула ее. И все это за какую-то секунду.

У Юньюй обхватил руками голову, она теперь походила на гнилую картофелину. Заносчивость бесследно исчезла, и на лице у него появилось глупое-преглупое выражение. Все так же держась за голову, он взглянул вверх в поисках предмета, скрывавшего это безобразие. А шапочка весело крутилась в воздухе на высоко поднятой указке, которая повиновалась ловким движениям учительницы. Крутила она ее так мастерски, так чарующе, что у самого У Юньюя от этого представления дух захватило. Одно движение – и шапочка взлетает вверх, и тут же опять на кончике указки и вертится, вертится… Я был просто поражен. Она послала шапочку в воздух еще раз. А когда та, вращаясь, стала снижаться, сделала неуловимое движение указкой, и этот уродливый, распространяющий мерзкую вонь предмет лег прямо под ноги У Юньюю.