Большая грудь, широкий зад

Наконец светло-зеленая громадина приземлилась на площадке перед пагодой. Даже на земле он еще подрагивал, а лопасти, плоские, как коромысло, на котором старый Гэн носил на продажу свою пасту из креветок, продолжали вращаться. Они крутились всё медленнее, потом пару раз вздрогнули и остановились. Громадина вертолета озиралась вокруг вытаращенными глазами, через окошко кабины виднелось его освещенное нутро. В брюхе открылся люк, оттуда выдвинулся трап. По маленьким ступенькам спустился мужчина в кожаной куртке, за ним, выставив округлый зад, ярким пятном оранжевой ветровки на трапе показалась женщина. Шерстяная обтягивающая юбка желтого цвета, но не такого яркого, как ветровка. Наконец она повернулась к нам лицом. По привычке я сперва оценил скрытую под ветровкой грудь: только гляньте – такая грудастая, а без бюстгальтера, и соски торчат под свитером с высоким воротом. Свитер тоже желтый, почти как юбка. Меж грудей, должно быть, скрыт большой золотой кулон. Лицо прямоугольное, внушительное. Завитые и разделенные пробором волосы: черные, блестящие, густые – аж кожи не видно. Ну конечно, это Лу Шэнли, матушкина внучка, дочка Лу Лижэня и Шангуань Паньди; ее недавно мэром Даланя назначили. Прежний мэр, Цзи Цюнчжи, к сожалению, скончалась от инсульта. Говорят, в приступе ярости. Я человек душевнобольной, и это правда. Я никогда этого не отрицал, но во всем разбираюсь. Благодаря чему Лу Шэнли стала мэром, тоже понимаю, но вам не скажу. Статью она пошла в пятую сестру, но в отличие от матери у нее есть и манеры, и стиль, так что верно говорят: каждое поколение превосходит предшествующее. Ходила она обычно высоко подняв голову и выпятив грудь, как призовая лошадь. Рядом с вынырнувшим из вертолета мужчиной средних лет с большой головой, в дорогом костюме и широком галстуке походка у Лу Шэнли была иная.

Мужчина уже начал лысеть, но выражением лица напоминал проказника мальчишку. Глаза светятся, бодрый, энергичный; небольшой рот, мясистый нос над красивыми полными губами, белые толстые уши с тяжело висящими, как гребешок у индюка, мочками. Никогда прежде я не видел мужчин и, уж конечно, не встречал женщин со столь благородным лицом. Их предназначение – быть императорами, их всегда ждет удача в любви, им суждено иметь три дальних покоя, шесть палат и семьдесят две наложницы200. Я догадался, что это Сыма Лян, но все же не верилось. Меня он сначала не заметил, да и не хотелось, чтобы заметил, – а ну как увидит и не осмелится признать! Ведь Шангуань Цзиньтун теперь душевнобольной да еще сексуальный извращенец. За Сыма Ляном следовала женщина, похожая на метиску. Высокая, выше Лу Шэнли, глубоко посаженные глаза, большущий рот; титьки, наверное, белоснежные, прохладные, как иней, гладкие, как шелк, подрагивают на каждом шагу, крохотные точеные соски, остренькие, как мордочки пыхтящих ежиков.

Следуя вплотную друг за другом, со стороны нового моста через Мошуйхэ подъехали два сверхдлинных лимузина – красный и белый, ну просто самец и самка. Коли эти двое спарятся и на свет появится маленький лимузинчик, какого он, интересно, будет цвета?

Лу Шэнли то и дело поглядывала на мужчину, и ее лицо – обычно властное, самоуверенное – светилось чарующей улыбкой. А ее улыбка подороже бриллиантов и пострашнее яда будет. Подбежал, вихляя задом, начальник управления по охране памятников культуры с нашей фарфоровой чашей в руках.

– Как мы рады, мэр Лу, что вы прибыли проинспектировать нашу работу!

– Что это вы собрались делать? – спросила Лу Шэнли.

– Будем разбивать вокруг старой пагоды большой развлекательный парк, приманивать отечественных и иностранных туристов.

– А почему я об этом не знаю?

– Осмелюсь доложить, решение принято еще при прежнем мэре.

– Все без исключения решения Цзи Цюнчжи подлежат пересмотру. Ни пагоду, ни хижину перед ней сносить нельзя. Здесь нужно возродить традицию снежного торжка. А разбивать парк с несколькими паршивыми игровыми автоматами, аттракционами с измочаленными сталкивающимися машинками да с десятком ветхих столов для настольного тенниса – это что, развлечение? Что в этом интересного? Нужно смотреть на вещи шире, товарищ, если мы хотим привлекать иностранных гостей, чтобы они оставляли здесь свои деньги. Я уже обратилась к жителям города с призывом учиться у первопроходцев – у птицеводческого центра «Дунфан», идти непроторенными дорогами, браться за то, чего прежде не делал никто. Что понимается под реформой? Что предполагает дух открытости? Именно дерзновенные мысли и деяния. В мире нет ничего, что нельзя сделать, есть лишь то, до чего еще не додумались. В настоящий момент птицеводческий центр «Дунфан» реализует так называемый проект «Феникс». Скрещивая страуса, золотого фазана и павлина, они хотят вывести оставшегося лишь в преданиях феникса…