Большая грудь, широкий зад

Ее лицо при этом не дрогнуло. Она выбрала из авоськи самую большую помидорину с несколькими сосками и сунула мне в руки. Пробралась между флагами пеленок, и ее поглотил яркий свет… С этой исполненной символического смысла помидориной в руках я долго сидел, погруженный в раздумья. Почему у помидоров вырастают соски? Горы – это груди земли, волны – груди моря, слова – груди мыслей, цветы – груди травы, фонари – груди улицы, солнце – грудь Вселенной… Все возвращается на груди своя, грудь связывает весь материальный мир. Это и есть самая вольная и самая навязчивая идея душевнобольного Шангуань Цзиньтуна.

Обойти вокруг пагоды все равно что обойти вокруг груди. Неужто и лицом к лицу с Сыма Ляном притворяться психом? Или все же дать понять, что я прекрасно соображаю? Ведь мы почти сорок лет в разлуке, и он, верно, будет сильно переживать, увидев, что я стал душевнобольным. Да, он точно очень расстроится, и я решил, что перед другом детства следует предстать очень умным, разбирающимся во всем человеком.

– Лян Эр, Сыма Лян!

– Младший дядюшка, дядя Цзиньтун! – И мы крепко обнялись.

От него так пахнуло одеколоном, что перед глазами у меня все поплыло, как у пьяного. Потом он отпустил руки, и я стал вглядываться в его большие бегающие глаза. Еще он вздохнул, как человек большой учености. На плече отутюженного костюма остались следы моих соплей и слез. Тут руку протянула Лу Шэнли, будто желая поздороваться. Но стоило мне протянуть свою, сразу же отдернула. Я ужасно расстроился и даже разозлился: «Так тебя и так, Лу Шэнли, ты забыла все, что было! Забыла историю! А забывший историю, считай, предатель. Ты предала семью Шангуань, и от имени…» И от чьего же имени я могу выступать? Да ни от чьего. Даже от своего не могу.

– Здравствуй, дядюшка. Я как сюда приехала, сразу стала справляться о тебе и о бабушке.

«Вранье, от начала до конца. Ты, Лу Шэнли, унаследовала неуемное воображение Шангуань Паньди тех лет, когда она заправляла животноводческой бригадой госхоза “Цзяолунхэ” и пыталась устроить бордель в зоопарке Всевышнего. Ты тоже собираешься вывести феникса методом гибридизации. А вот от искренности матери в тебе ничего нет. Эти твои разжиревшие, потерявшие форму большие титьки под великолепным шерстяным свитером я заметил сразу. А если, по-твоему, руки у меня слишком грязные, чтобы со мной поздороваться, возьму вот и пощупаю твои титьки. Неважно, что ты моя племянница, а я твой младший дядя. Женские груди такое же всеобщее достояние, как цветы в парке Фэнхуан. Рвать цветы и ломать деревья – нарушение общественной морали, ну а трогать-то их можно? Трогать тоже нельзя. А я назло всем потрогаю, потому что я душевнобольной, псих. Душевнобольного даже за убийство американского президента могут не расстрелять. Ну потрогает псих женщину за титьки – что тут такого? И наплевать, мэр ты или заведующий филиалом».

– А потрогать большие титьки… – с этими словами я уставился на грудь Лу Шэнли.

Она с деланым испугом вскрикнула и отпрыгнула за спину Сыма Ляна, коснувшись при этом его плеча грудью. «Груди, помятые мужскими руками, как спелая хурма. Дырочку проткнешь – одна кожура останется. А еще невинную недотрогу корчишь. Ладно, шла бы ты».

– Дядюшка у нас сексуальным извращенцем сделался, средь бела дня к женщинам пристает, чтобы полапать…

«Еще смеет гадости Сыма Ляну про меня говорить! Когда это я средь бела дня к женщинам приставал?» Ко мне, выпятив прохладные, гладкие, приятные, белые, пышные и не жирные большие титьки, без церемоний подошла поздороваться прибывшая с Сыма Ляном метиска. «Хорошо же он приподнялся, если может позволить себе такую роскошную куколку! Ни дать ни взять актриса из кино, что крутил Бэббит. Вот уж воистину – вернулся домой со славой и воздал почести предкам. А ребенок родится, будет такой, как Сыма Лян. И ведь не холодно этой полукровке, ходит в одной тонкой юбочке».

– Ни хао! – поздоровалась она по-китайски, хоть и с акцентом, и выпятила грудь в мою сторону.

Я уже говорил, что при виде красивой груди меня куда-то уносит и язык начинает болтать что ни попадя.

– А потрогать большие титьки!.. – вырвалось у меня.

– Вот уж никогда бы не подумала, что дядюшка таким станет, – как бы с великим сожалением вздохнула Лу Шэнли.

– Ну, это поправимо, – усмехнулся Сыма Лян. – Дядюшкину болезнь беру на себя. Значит, так, мэр Лу, я вкладываю сто миллионов в строительство самого высокого отеля в центре города. Расходы на реставрацию старой пагоды и уход за ней тоже моя забота. Что касается птицеводческого центра Попугая Ханя, то сначала пошлю туда человека, чтобы выяснить, что и как, и после этого приму решение, вкладываться в это дело или нет. Ну а в целом ты ведь отпрыск семьи Шангуань, мэр города, и я тебя всегда поддержу. Но такого, чтобы бабушку связывали, лучше чтобы больше не было.

– Ну это я гарантирую, – заявила Лу Шэнли. – Теперь с бабушкой и ее семьей будет самое что ни на есть почтительное обхождение.