Большая грудь, широкий зад

Вечер дождливый, как и в прошлом году, но нынче дождь более промозглый, наводящий уныние. По стеклу скатываются капли – как слезы, только в прошлом году это были ее слезы, а в этом – мои. При многопартийной системе правления банкуют по очереди: горлица заняла сорочье гнездо, гость становится хозяином. Кто знает, откуда я иду, и тем более – куда приду. Сколько вечеров бывает в жизни, когда нет дома, куда можно вернуться? В прошлом году я переживал, как она будет одна бродить по ночным улицам, а нынче это суждено мне. Пригрел змею на груди. Не нужно жалеть таких змеюк холодных. Всюду западни. Выберешься из одной и тут же попадешь в другую, еще страшнее. По жестокости женское сердце не превзойти никому. Нет, у матери сердце бодхисатвы. Ребенок, у которого есть мать, – сокровище. Я и по сей день сокровище. Живое, воплощенное. Пойду-ка я к пагоде, там вместе с матушкой будем собирать и продавать бутылки, есть что придется, зарабатывать на жизнь своим трудом. «А вот пустые бутылки – кто желает?» Деньги – грязь. Как говорится, до рождения не принесешь и в мир иной не захватишь. А что касается груди, то в ней тоже нет ничего такого, чтобы привязаться, – это ненасытная страсть, непомерная жадность. Чрезмерная любовь перерастает в ненависть, это и к груди относится. Дойдя до крайности, все обращается в свою противоположность. С грудью такая же история.

В тот день, когда я увидел этого краснорожего, Ван Иньчжи потчевала его изысканной едой. Кормила как на убой. Мне бы бросить ему железную перчатку… Но бросить было нечего. Надо было хоть кулаки сжать. Но он разулыбался во весь рот да еще по-дружески руку протянул. «Здравствуйте», – говорит. Я тоже поздоровался. А потом все же пожал ему руку. Околпаченный муж пожимает руку тому, кто ему этот зеленый колпак225 устроил. После взаимных приветствий начинаются изъявления благодарности. Словно урвал что-то по дешевке. «Эх ты, слабак! – яростно ругнул я себя под хлеставшим дождем. – В следующий раз никаких церемоний, а прямо в морду заехать, да так, чтобы искры из глаз посыпались, и нос, и рот расквасить!»

Голова уже вся мокрая от дождя, даже не заметил. Нос заложило – первый признак простуды. Живот подвело от голода. Надо было поднатужиться и съесть весь ужин – такой вкусный черепаховый суп, жалость какая! Да и Ван Иньчжи разошлась не без причины. Если муж ни на что не годен, жене ничего не остается, как брать всё в свои руки. Коли не можешь, то и не удивляйся, что алый персик свесился через ограду. Жил по-царски, и в целом жаловаться было не на что. Затеял скандал на пустом месте, вот и оказался в таком отчаянном положении. Вдруг еще можно что-то исправить? В конце концов она меня ударила, но я-то не ответил. Я неправ, что вылил суп, но ведь я его вылизал, ползая на коленях, и, считай, уже наказан. Вот рассветет, пойду и извинюсь. Перед ней и перед служанкой. Лежал бы сейчас, видел бы сны да похрапывал. Поделом мне: нечего рыпаться, как дурачок.

Он вспомнил про большой навес на здании кинотеатра «Жэньминь» – можно укрыться от ветра и дождя – и направился туда, уже почти утвердившись в решении пойти завтра к Ван Иньчжи и смиренно принести извинения. Дождь все лил, но на небе уже показались яркие звезды. Тебе ведь пятьдесят четыре, одной ногой в могиле, пора уж перестать переживать. Пусть хоть с сотней переспит – тебе-то что!

Перед входом в кинотеатр собралась компания молодежи. Сидя на рваных газетах и покуривая дешевые сигареты, они внимали какому-то волосатику средних лет – он читал стихи.