Большая грудь, широкий зад

Из-за края чашки на меня глянула Ша Цзаохуа. Вся мордочка у нее была в прилипшей лапше. Глянула робко, но дала почувствовать, что преисполнена уважения ко мне. Шестая сестра, сидя на порожке, всхлипывала. У нее болела грудь. Шангуань Люй буравила меня недобрым взглядом. Матушка с искаженным от возмущения лицом смотрела на разбросанную по полу лапшу.

– Вот ведь ублюдок! Думаешь, легко эта лапша достается? – Она собрала горсть лапши – нет, клубок червей, – зажала мне нос и запихнула в широко раскрывшийся рот. – Жри давай, всё жри! До костей всю высосал, наказание мое!

Я с шумом извергнул всё обратно, вырвался и выбежал во двор.

Там, в черном халате, склонившись над точильным камнем, точила нож Лайди. Халат был велик ей, она ходила в нем, не снимая, все эти четыре года. Лайди дружески улыбнулась мне, но в тот же миг выражение лица у нее изменилось.

– На этот раз точно глотку ему перережу, – процедила она сквозь зубы. – Пришел его час, нож мой острее северного ветра и холодней, понять он заставит: за жизни погубленные расплачиваются своей.

Я был не в настроении и прошел мимо. Все считали, что она умом повредилась. А я думал, притворяется, только вот зачем – непонятно.

Однажды – она обитала тогда в западной пристройке – она, забравшись на жернов и свесив длинные ноги, закрытые полами черного халата, рассказала, как купалась в роскоши, когда странствовала с Ша Юэляном по Поднебесной. Каких только удивительных вещей не повидала! У нее был ящик, который умел петь, стеклышки, с которыми все далекое делалось близким. Тогда я посчитал все это бредом, но вскоре сам увидел этот ящик: его как-то принесла пятая сестра, Паньди. Эта жила у подрывников припеваючи и раздобрела, как жеребая кобыла. Она осторожно поставила эту штуковину с раскрытой, как цветок, желтой медной трубой на кан и с довольным видом позвала нас:

– Идите все сюда, кругозор расширять будем! – И, сняв красную материю, стала раскрывать секрет ящика. Сначала взялась за ручку и со скрипом крутанула. Затем таинственно усмехнулась: – Вот, послушайте: так хохочет иностранец. – Раздавшиеся из ящика звуки перепугали нас до смерти. Смех иностранца походил на стенания призраков из слышанных нами сказаний.

– Унеси сию же минуту, унеси прочь этот ящик с призраками! – замахала руками матушка.

– Ну и темная же ты, мама. Скажешь тоже – ящик с призраками! Граммофон это, – вздохнула Паньди.

С улицы через окно донесся голос Лайди:

– Игла стерлась, новую вставить надо!

– Опять ты, госпожа Ша, что-то корчишь из себя, – издевательским тоном изрекла пятая сестра.

– Эту штуковину я испортила, – презрительно бросила старшая. – Помочилась в эту твою желтую трубу. Не веришь – понюхай.

Пятая сестра нахмурилась и, сунув нос в раструб, стала принюхиваться. Но не сказала, учуяла что или нет. Я тоже сунул свой любопытный нос и вроде бы уловил что-то вроде душка тухлой рыбы, но сестра тут же оттолкнула меня.

– Лиса блудливая! – с ненавистью выпалила она. – Лучше бы тебя пристрелили. Зря я за тебя заступалась.

– Да я бы его прикончила, кабы не ты! – отвечала старшая. – Вы только гляньте на эту якобы девственницу! Титьки, как старый турнепс, дряблые, Цзяном пообсосанные.

– Предательница, сука предательская! – костерила ее Паньди, невольно прикрыв рукой отвислые груди. – Женушка вонючая пса-предателя!

– А ну катитесь отсюда! – рассвирепела матушка. – Обе катитесь, чтоб вам сдохнуть! Глаза бы мои вас не видели!

В душе у меня зародилось уважение к Лайди. Ведь помочилась-таки в эту драгоценную трубу! Насчет стеклышек, с которыми далекое делается близким, тоже, конечно, правда. Бинокль это, у каждого командира на шее болтается.

– Дурачок маленький! – приветливо окликнула меня Лайди, удобно устроившаяся на сене в ослином корыте.

– Никакой я не дурачок, нисколечки не дурачок! – защищался я.

– А по-моему, очень даже дурачок. – Она резко задрала черный халат, согнула в коленях ноги и позвала приглушенным голосом: – Глянь-ка сюда! – Луч солнца осветил ее ноги, живот и похожие на поросят груди. – Забирайся. – На ее лице играла усмешка. – Забирайся, пососи меня. Матушка кормила грудью мою дочь, а я дам тебе пососать свою. И будем в расчете.

Весь трепеща от страха, я приблизился к корыту. Она выгнулась всем телом, как карп, ухватила меня за плечи и накрыла мне голову полами своего халата. Опустилась кромешная тьма, и я, дрожа от любопытства, стал шарить в этой тьме, таинственной и завлекательной. Пахло так же, как от той граммофонной трубы.

– Сюда, сюда, – словно издалека, донесся ее голос. – Дурачок. – И она засунула мне в рот сосок. – Соси, щенок ты этакий. Нет, не нашей ты породы, не из Шангуаней, ублюдок маленький.