Большая грудь, широкий зад

Конный эскадрон тем временем перестроил свои ряды и теснил подрывников с другого конца улицы. Зажатые с двух сторон, те сгрудились посередине. Самые шустрые хотели было улизнуть проулками, но их перехватили самокатчики третьей роты в светло-коричневых гражданских костюмах и открыли по ним огонь из «маузеров». Пули поднимали фонтанчики пыли у ног перепуганных беглецов, и им пришлось вернуться. Вскоре всех бойцов и командиров батальона согнали на главную улицу, перед воротами Фушэнтана. И почему они, спрашивается, не прорвались в Фушэнтан и не заняли оборону, укрепившись в глубине двориков этой огромной усадьбы? Да потому, что лазутчики Сыма Ку заранее проникли в батальон, закрыли под шумок ворота и установили мины перед воротами и за ними.

Бойцы на мулах получили команду спешиться и освободить проход для прибывающего начальства. Вот в этот проход и устремились взоры подрывников, а также местных жителей, которые на свою беду оказались рядом с солдатами. У меня появилось смутное предчувствие, что те, кто появится, наверняка будут иметь отношение к семье Шангуань.

Солнце почти скрылось за песчаной грядой, от него остался лишь розоватый гребешок на фоне мрачно темнеющих деревьев. Над глинобитными хижинами пришлых заметались золотисто-красные вороны. В небесах уже выделывала головокружительные пируэты стая летучих мышей. Наступившая вдруг тишина свидетельствовала о скором появлении командования.

– Победа! Победа! – взревели глотки кавалеристов, когда на западе наконец показались украшенные красным шелком верблюды.

Сыма Ку красовался в оливковой форме из первоклассной шерсти, в шапке лодочкой, которую у нас прозывают ослиной мандой, и с парой медалей на груди, с лошадиную подкову каждая. Пояс утыкан серебристыми патронами, на правом боку револьвер. Его верблюд, величественно задрав драконью шею и навострив стоящие торчком, как у собаки, уши, жевал похотливыми, как у лошади, губами и щурил прикрытые ресницами тигриные глаза. Вплывая в освобожденный кавалеристами проход, он покачивался, переставляя большие толстые ноги с подковами на раздвоенных, как у короны, копытах, изгибал длинный и тонкий, как змея, хвост и поджимал тощий, как у барана, зад. Он походил на корабль, покачивающийся на волнах, а Сыма Ку, который восседал, скрестив перед собой ноги в кавалерийских крагах из первоклассной кожи, чуть откинувшись назад и выпятив грудь, – на горделивого моряка. Рукой в белой перчатке Сыма Ку поправил складки своего головного убора. Резкие черты лица, бронзовая от загара кожа с красными пятнышками на щеках, как на побитых морозцем кленовых листьях. Казалось, его лицо вырезано из сандала и защищено от влажности и коррозии тремя слоями тунгового масла. Кавалеристы отдали честь оружием и разом громко выкрикнули приветствие.

Следом шел верблюд, который нес на себе Шангуань Чжаоди, жену Сыма Ку. За эти годы ее нежное, даже изящное лицо ничуть не изменилось. Она была в белой поблескивающей накидке поверх куртки из желтого шелка – на подкладке, с косым запахом, в красных шелковых шароварах и изящных желтых кожаных туфельках. На руках – браслеты из темно-зеленой яшмы, на всех пальцах, кроме больших, – восемь золотых колец, а в ушах – блестящие зеленые виноградинки. Позже я узнал, что это были изумруды.

Не забыть бы упомянуть про моих высокочтимых племянниц, ехавших на верблюде сразу за Чжаоди. Толстая веревка, пропущенная между горбами, соединяла два стульчика-корзины, сплетенные из навощенных веток. В левой корзине с цветами в волосах сидела Сыма Фэн, в правой – так же принаряженная Сыма Хуан.

Потом на глаза мне попался американец Бэббит. Сколько ему лет, было так же трудно сказать, как определить возраст ласточки, но по огоньку в его кошачьих глазах я решил, что он очень молод, – лишь недавно навострившийся топтать курочек петушок. А какое красивое перо было у него в голове! Верблюд покачивался, а его поза оставалась неизменной, – он напоминал привязанного к поплавку и пущенного в воду деревянного мальчика. Меня очень впечатлило такое умение, но вот как у него это получалось – оставалось загадкой. Лишь потом, когда мы узнали, что он американский военный летчик, стало понятно, что он и верхом на верблюде чувствует себя как в кабине самолета. Он не на верблюде ехал, а управлял бомбардировщиком «Кэмел», сажая его в глубоких сумерках на главной улице самого крупного городка северо-восточного Гаоми.

Замыкал шествие Сыма Тин. Этот член славной семьи Сыма ехал, понурив голову, без всякого настроения, верблюд у него был весь запыленный да еще и хромал на одну ногу.

Собравшись с духом, Лу Лижэнь подошел к верблюду Сыма Ку, надменно козырнул среди клубов пыли и громко обратился к нему:

– Командир Сыма, в этот день всенародного ликования мы рады приветствовать вас и ваших бойцов как гостей в укрепрайоне нашего отряда.

Сыма Ку расхохотался так, что чуть не свалился с верблюда. Похлопав по лохматому горбу, он обратился к кавалеристам, стоявшим перед ним и за ним: