Большая грудь, широкий зад

Первое, что я увидел, придя в себя, была торчащая прямо передо мной столь желанная матушкина грудь. Ее сосок нежно смотрел на меня любящим взором. Другой был у меня во рту, он сам теребил мне язык и терся о десны, и из него беспрерывно текла струйка освежающего сладкого молока. От матушкиной груди исходил чарующий аромат. Позже я узнал, что она отмыла перцовое масло с грудей мылом из лепестков роз, которое преподнесла ей в знак дочерней любви Чжаоди, и мазнула ложбинку между ними французскими духами.

Комната была ярко освещена. В высоких серебряных канделябрах горела дюжина красных свечей. Вокруг матушки сидело и стояло множество людей, в том числе муж второй сестры Сыма Ку. Он демонстрировал матушке свое новое сокровище – зажигалку, из которой – стоило нажать на нее – вылетал язычок пламени. Барчук Сыма поглядывал на отца издали, с полным безразличием и никаких родственных чувств не проявлял.

– Нужно бы вернуть его вам, – вздохнула матушка. – Бедный ребенок, даже имени до сих пор у него нет.

– Раз есть хранилище – «ку», должно быть и зерно – «лян». Вот пусть и зовется Сыма Лян, – решил Сыма Ку.

– Слышал, нет? – обрадовалась матушка. – Тебя зовут Сыма Лян.

Сыма Лян бросил на Сыма Ку ничего не выражающий взгляд.

– Славный малец, – сказал тот. – Вылитый я в детстве. Премного благодарен, уважаемая теща, за то, что сохранили для рода Сыма этот росток. Теперь заживете счастливо, дунбэйский Гаоми – наша вотчина.

Матушка только кивнула.

– Если действительно хочешь выказать любовь к матери, добудь несколько даней89 зерна, – обратилась она ко второй сестре. – Чтобы нам больше не голодать.

Вечером следующего дня Сыма Ку закатил грандиозное празднество в честь победы в войне Сопротивления и возвращения в родные края. Из целой повозки хлопушек соорудили десять гирлянд и развесили на восьми больших деревьях; откопали порох, спрятанный подрывниками в паре дюжин чугунных котлов, раскололи их и устроили грандиозный фейерверк. Хлопушки гремели полночи, с деревьев начисто снесло все зеленые листья и тонкие ветки. Фейерверк получился на славу, огни его окрашивали зеленым полнеба. Для застолья зарезали несколько дюжин свиней и бычков, выкопали несколько чанов старого вина. Жареное мясо разложили по большим тазам и расставили на столах на главной улице. В куски мяса воткнули несколько штыков, и каждый мог подойти и отрезать сколько душа пожелает. Можно было отрезать свиное ухо и бросить вертевшейся у стола собаке – никто бы и слова не сказал.

Чаны с вином установили рядом со столами. На них висели железные черпаки – наливай сколько влезет. Хочешь помыться в вине – кто бы возражал. То-то было раздолье для деревенских обжор! Старший сын из семьи Чжан – Чжан Цяньэр – доелся и допился до того, что тут же на улице и преставился. Когда труп уносили, изо рта у него вываливалось мясо, а из ноздрей текло вино.

Книга третья

Глава 19

В один из вечеров, через пару недель после того как отряд подрывников вытеснили из деревни, пятая сестра, Паньди, сунула в руки матушке укутанного в армейские обноски ребенка.

– Возьми, мама, – только и сказала она.

Тонкая одежда на ней насквозь промокла и липла к телу; высокая, полная грудь – просто загляденье. От волос жарко пахнуло винным жмыхом, под блузкой выступали финики сосков. Так и подмывало броситься к ней и куснуть за эти соски, погладить эти груди! Но духу не хватило. Натура у Паньди взрывная, заработать оплеуху ничего не стоит. Это тебе не добренькая старшая сестра. Но потрогать все равно хотелось, пусть даже за оплеуху. Укрывшись за грушей, я стоял, в нерешительности покусывая нижнюю губу.

– Стой! – крикнула ей матушка. – Вернись, кому говорят!

– Я такая же твоя дочь, как и остальные, мама, – зло уставилась на нее Паньди. – Их детей ты нянчишь, вот понянчи и моего!

– А я что, обязана ваших детей поднимать? – Матушка совершенно вышла из себя. – Родят и тут же мне тащат. Даже собаки так не делают!

– Мама, когда у нас все было хорошо, вам тоже перепадало немало. А теперь, когда удача от нас отвернулась, наши дети должны страдать, так, что ли? Давай уж ко всем одинаково – как говорится, чашку с водой ровно держат!

И тут откуда-то из темноты прозвучал смех старшей сестры – у меня аж мурашки пошли по коже.

– Передай Цзяну, сестренка, что я его все равно прикончу! – бесстрастно бросила она.

– Ты, старшенькая, раньше времени не радуйся! – отвечала Паньди. – Твой муженек-предатель не одной смерти заслуживает, ты хвост-то поприжми, не наглей. А то ведь спасать тебя некому будет.

– А ну хватит, сцепились тут! – прикрикнула на них матушка и тяжело опустилась на землю.

Из вечерней тьмы на крышу вскарабкалась большая красная луна, и ее кровавый отсвет лег на лица женщин во дворе дома Шангуань.

– Какая я дура, всю жизнь положила, чтобы поднять вас, а получается, все равно всем что-то должна… – всхлипывала матушка, горестно качая головой. – Да пропадите вы пропадом, убирайтесь куда подальше, чтобы глаза мои вас не видели!