Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

С другой стороны, несмотря на восстание в Царстве Польском, русские стратеги предполагали открыть военные действия против этого ханства прежде, чем оно станет легкой добычей соседних азиатских государств, вроде Бухарского эмирата, или окажется в орбите Великобритании. 4 июля 1863 г. Игнатьев, возглавивший Азиатский департамент МИД, представил свои аргументы Милютину: «Если бы они (англичане. — Е.С.) были убеждены, что мы сами перейдем в наступление и доберемся рано или поздно до Индии, то ценили бы дружбу с нами»[327]. Две недели спустя, 17 июля 1863 г., генерал предлагал парадоксальным образом сочетать военные действия против центральноазиатских ханств с патрулированием морских путей и заключением союза с Персией, Афганистаном и даже мусульманским населением Индостана против Британии[328].

Перспектива вмешательства великих держав, не исключая Соединенное Королевство, во внутренние дела империи, как расценивались Петербургом протесты европейских Кабинетов и общественности, обусловленные трагическими событиями в Польше, заставляла царское правительство постоянно напоминать монархам Старого Света о солидарности перед лицом революционных выступлений, угрожавших их тронам[329]. Неудивительно, что многие российские аналитики рассматривали новую серию британских интриг в Центральной Азии в связи с движением за освобождение польских земель. Иллюстрацией таких представлений может служить рапорт начальника штаба Оренбургского корпуса генерал-майора И.Ф. Бабкова, поданный на имя Милютина в начале января 1864 г.: «Носятся слухи, передаваемые бухарцами за верные, что в Коканде есть английские агенты, при этом рассказывают, что англичане давно уже имеют сношения с кокандцами и даже просили у них об отводе земли около самого Коканда, но получили в ответ, что таковая может быть им дана за 300 верст от сказанного города»[330].

Для защиты от набегов кочевников — киргизов с севера и туркменов с юга — жители Кокандского ханства возвели несколько укрепленных постов на границах, которые теперь могли быть ими использованы для отражения русского наступления. Особенно важное стратегическое значение имели небольшие крепости между Сузаком и Пишкеком. Вот почему корреспондент Таймс сравнил подготовительную деятельность России на своих центральноазиатских границах с активностью «крота под землей», который напряженно работает, стремясь к подрыву местных режимов. Указывая на особенности ханств, он писал: «Эти полуварварские государства, постоянно враждующие друг с другом и внутренне слабые, все же обладают чрезвычайно плодородными землями и привлекательны для захватчика. То, что это правда, становится ясным из размещения 300 тыс. русских войск вдоль границы, лежащей между Каспийским морем и озером Балхаш, сил, которые излишни только для оборонительных действий»[331].