Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Следует заметить, что еще в январе 1863 г. секретарь политического резидента Великобритании в Пенджабе Р. Дэвис составил обзор состояния торговли между европейским государствами, Китаем и странами Центральной Азии для своего шефа генерал-лейтенанта Р. Монтгомери. Примерно через два года военному агенту в Лондоне полковнику Н. Новицкому удалось получить этот документ, который он представил в виде приложения к своему еженедельному отчету в Главный штаб. Сравнивая русские и британские цели в сфере внешней торговли, Дэвис утверждал, что «товары и изделия из Европы должны и в значительной степени уже находят более широкий спрос на региональных рынках, когда они ввозятся из Индии, а не из России». Вывод, который он сделал в своем обзоре, гласил: «Мы уже убедились, что значительный объем торговли со странами Центральной Азии и повышенный спрос на товары из Европы и Индии существуют в реальности; мы также увидели, что, определяя Яркенд, Бухару и Герат в качестве врагов развития коммерции в Центральной Азии, мы практически более востребованы на рынках, чем Россия; нам следует поэтому не жалеть усилий для развития этой торговли и предпринять все от себя зависящее для устранения любых препятствий на ее пути»[369].

Отсюда становилась понятной озабоченность прежде всего англо-индийского правительства в связи с русским наступлением на Ташкент, самый крупный центр торговли, расположенный на Великом шелковом пути. В то же время, циркуляр Горчакова от 3 декабря 1864 г., речь о котором шла в предыдущей главе, открывал возможность осуществления цивилизаторской миссии в «полуварварских» средневековых ханствах в интересах других стран Европы. Ведь порядок и стабильность, которые царская администрация стремилась установить в регионе, объективно представляли для европейцев лучший выбор, чем хаос и правовой вакуум, не позволявшие сформировать там благоприятный инвестиционный климат[370].

Вот почему британские политики стояли перед дилеммой: с одной стороны, они не могли отрицать роль России как державы-цивилизатора в Азии, а с другой, — стремились всячески ограничить ее экспансию, опасаясь перехода обширных территорий и многочисленных народов под контроль своего главного геополитического соперника, способного, кроме того, интегрировать азиатские страны в систему международных политических и хозяйственных связей без участия Великобритании. Передовые статьи в Таймс служат ярким примером такого двойственного восприятия. Когда царские войска под командованием генерал-майора М.Г. Черняева безуспешно штурмовали Ташкент повторно в мае 1865 г., потеряв, по некоторым, оказавшимся завышенным данным, более 4 тыс. чел. убитыми и ранеными, корреспондент ведущей британской газеты, высказав сожаление в связи с этим печальным обстоятельством, счел все же уместным подчеркнуть: «Как бы ни было справедливым утверждение, что политика России традиционно агрессивна и что в Петербурге все еще размышляют над неопределенными проектами включения Востока в одну большую империю, на протяжении нескольких поколений такие проекты будут неизбежно представлять собой сумасбродную и невыполнимую мечту, а в условиях постоянно меняющейся политической компоненты власти, столь далеко идущие прогнозы не способны оказать влияние на действия разумных политиков…»[371]

Историография военных кампаний против ханств Центральной Азии насчитывает немало исследований российских и британских авторов, как современников описываемых событий, так и историков[372]. И хотя они подробно разбирали динамику процесса, его главные мотивы остаются по-прежнему дискуссионными. Представляется, однако, что завоевание азиатских территорий обеспечило колоссальный рост престижа Российской империи, что и создавало важнейший стимул для экспансии России на Востоке. При этом расширение русского влияния, впрочем, как и нередко британского, достигалось за счет комбинации силового давления, финансовых субсидий и ориентации на определенные социальные слои или конфессиональные группы, что будет показано ниже. К сожалению, нередко захват коканд-ских или бухарских городов и опорных пунктов сопровождался массовыми убийствами не только их гарнизонов, но и тысяч мирных жителей. Вот как, например, описывал один из таких эпизодов П.И. Пашино, журналист, востоковед, путешественник и секретный агент военного ведомства: «Чимкент (крепость на подходах к Ташкенту. — Е.С.) стал русским 20 сентября (2 октября. — Е.С.) 1864 г. благодаря штурму, произведенному генералом Черняевым. Резня была жестокая: солдаты, разграбивши базар, врывались в дома жителей и душили их; пострадали также многие женщины и дети. Годовщину этого штурма туземцы сопровождают повсеместным плачем, и, пожалуй, действительно готовы бы были отомстить «кяфирам» (то есть, «неверным». — Е.С.) за это, но не хватает средств»[373].