Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

В свете продолжавшихся дискуссий о перспективах Русского Туркестана особое внимание аналитиков привлек проект Кауфмана по административному обустройству края, который он разослал во все министерства и ведомства, имевшие отношения к внешней и внутренней политике. Поскольку критики справа и слева указывали на несоответствие предлагавшихся Установлений интересам Российской империи, так как проектируемая система управления Туркестаном значительно увеличивала финансовое бремя, которое уже нес государственный бюджет, в доводах, приведенных Кауфманом, вновь зазвучали англофобские нотки[403]. Например, делались ссылки на сильное влияние, которое оказывала бухарская и кокандская диаспоры на двор турецкого султана при поддержке британских дипломатов. Далее говорилось о благоприятной среде для распространения идей панисламизма, которую создают эти диаспоры на Ближнем и Среднем Востоке. Учитывалось и то обстоятельство, что правители ханств регулярно направляли своих эмиссаров в столицу Османской империи, чтобы заручиться поддержкой турецкого султана — формального главы всех правоверных.

Приведем отрывок из пространного меморандума ветерана туркестанских кампаний полковника Генерального штаба Л.Н. Соболева, в котором он обобщил практику утверждения русского влияния в Центральной Азии. Выводы автора дополняли англофобские рассуждения Кауфмана в отношении выгодности для Британии панисламизма в качестве знамени сопротивления продвижению России на Восток: «Под влиянием англо-индийского правительств Шер Али-хан (эмир Афганистана. — Е.С.) решил, когда слухи достигли Бухары, Самарканда и других центров Туркестана, создать могущественный альянс мусульманских государств, направленный против России. Население Бухары пришло в возбуждение; народ Хивинского ханства потерял покой, а войска вышли на границу; оренбургские степи «запылали» благодаря кочевым племенам. Такое положение дел создало угрозу нашим интересам в Центральной Азии.

Нам требовалось в действительности торпедировать оформление любого союза исламских стран, отделить воинственных туркмен от Хивинского хана и перейти в наступление против последнего как можно скорее»[404].

Соответственно, уже в июле 1868 г., то есть сразу же после победы над Кокандом и Бухарой, генерал-губернатор Кауфман строго запретил их правителям какие-либо контакты с иностранными эмиссарами без ведома русских властей[405]. Одновременно, чтобы «подсластить горькую пилюлю», «полуцарь» заверил ханов в том, что русские власти предпримут все от себя зависящее для прекращения набегов туркменских племен на земледельческие оазисы бассейна Амударьи[406].

Интересно, что вопрос об отношениях с туркменскими племенами был поднят еще в декабре 1864 г. тогдашним директором Азиатского департамента МИД П.Н. Стремоуховым, который составил меморандум о необходимости занятия русскими восточного побережья Каспийского моря. Он представил убедительные аргументы в пользу скорейшего создания опорного пункта России в западном секторе туркменских земель, чтобы опередить другие восточные (читай — Персию!) и европейские (читай — Англию!) страны в попытках утвердить там свое влияние. Таким образом, превращение Каспийского моря в Русское озеро было обозначено в документе как реальная стратегическая цель политики России на Среднем Востоке[407]. Однако пока руки у правительства были связаны кампаниями против Кокан-да и Бухары, далеко идущие планы Стремоухова оказались в «долгом ящике», поскольку высокие петербургские начальники посчитали их преждевременными для исполнения.

Только в конце 1860-х гг. после ликвидации самостоятельности Коканда и Бухары к его соображениям вернулись. Согласно тщательно разработанному плану операции, пехотные батальоны под командованием полковника Н.Г. Столетова, впоследствии одного из видных участников Большой Игры, высадились 5 ноября 1869 г. на восточном берегу Каспийского моря неподалеку от существовавшего ранее древнего устья Амударьи. Основной задачей десанта являлось строительство Красноводской крепости, которая была призвана стать аванпостом для последующего движения вглубь туркменских земель. Другая цель этой акции заключалась в том, чтобы отрезать племена воинственных туркмен и последнее из формально независимых государственных образований Центральной Азии — Хивинское ханство — от гипотетических союзников в лице Персии и Афганистана[408].