Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

К сожалению, оптимистические оценки и прогнозы, подобные приведенному выше, казались многим наблюдателям в описываемый период утопичными, поскольку суровая действительность соперничества и даже конфронтации продолжали формировать восприятие политиками окружающего мира. Так, скажем, как явствует из переписки лордов Солсбери и Нортбрука, которые занимали посты соответственно министра по делам Индии и вице-короля, первый был убежден, что петербургский Кабинет не способен эффективно контролировать своих генералов в Центральной Азии, в то время как афганский эмир и персидский шах оставались, по его мнению, исключительно коррумпированными властителями, что могло быть использовано русскими военными администраторами на местах. Поэтому Солсбери обращался к Нортбруку с настоятельной просьбой «быть готовым двинуться на Герат, также как пруссаки совершили марш на Париж», имея в виду стратегический маневр немцев в войне против французов[544].

Прибыв в Лондон с государственным визитом в мае 1874 г., Александр II и Горчаков вручили своим собеседникам ноту, в которых предложения о развитии диалога по проблемам Среднего Востока сочетались с жалобами на активность англичан в Кашгарии, Северной Персии и центральноазиатских ханствах, будто бы имевшую цель настроить мусульман против русских[545]. В ответ Дизраэли и министр иностранных дел лорд Дерби обвинили Россию в постоянных нарушениях договоренностей по азиатским делам, включая соглашение Грэнвилл — Горчаков. 2 июня премьер-министр сообщил лорду Солсбери: «Я не уверен в возможности достижения какого-либо эффективного договора с Россией»[546]. В свою очередь министр по делам Индии отправил Нортбруку послание следующего содержания: «Может быть, это и верно, что Россия не может вторгнуться в Индию и что афганцы, если Россия будет их подстрекать к такому вторжению, будут разбиты. Однако истинная причина для беспокойства состоит в том, что если Россия действительно оккупирует Афганистан войсками или «дипломатически», за ней придется наблюдать, используя большие силы; другими словами, она будет сковывать значимую часть небольшой британской армии»[547].

Большинство английской общественности полагало, что, используя метафору все того же Солсбери, «русские стремились осадить Константинополь с высот над Пешаваром». Спустя пять лет Д. Боулджер выразил эти настроения следующим образом: «Очевидно, мы (британцы. — Е.С.) вынуждены признать упрямый факт, что российские гарантии не делать такие и такие вещи не заслуживают доверия. В Центральной Азии, где отсутствуют суды великих держав, поддерживающие стандарты международной справедливости, Россия доминирует и осуществляет свои политические акции, не оглядываясь на устои, которые наносят ущерб политике менее удачно существующих правительств и народов»[548].

Вот почему как для элит, так и обывателей в обеих империях было характерно скептическое отношение к суждениям о необходимости покончить с англо-русским соперничеством в Азии. Скорее, наоборот, политики, дипломаты, военные, бизнесмены и журналисты были убеждены, что во имя национальных интересов Большая Игра на просторах Центральной и Восточной Азии непременно должна иметь продолжение!

Аннексия Коканда и соперничество в Кашгарии

После того, как Россия установила протекторат над Бухарой и Хивой, разгромленное, но формально сохраненное в сильно урезанном виде Ко-кандское ханство рассматривалось царскими стратегами как главный очаг антирусских интриг в бассейне Амударьи при том, что, как уже отмечалось, в отличие от крупных землевладельцев и исламского духовенства население городских центров, а также многие кланы кочевников были готовы принять российское подданство[549].