Читаем Большая книга приключений кота Тихона полностью

– Употребляю. В виде сосисок и консервов. Я не ем того, с кем разговариваю или мог бы поговорить.

– Это хорошо. Консервов тут нет, а вот воробьёв Нора прекрасно ловит. Вы едите воробьёв? – уточнила светски Марыся, прыская в лапу от едва сдерживаемого смеха.

– Не знаю. Не пробовал, – признался Тихон.

– Ничего страшного. Я раньше не думала, что буду есть зерно и траву. Оказалось, вполне съедобно. Даже вкусно. Молоко терпеть не могла, а теперь пью с удовольствием. Так каким ветром вас сюда занесло? И, кстати, спасибо за моё вызволение. Я всё время попадаю в неприятности. Есть у меня такая особенность. – Марыся перестала смеяться и смотрела на Тихона дружелюбно.

В этот момент Нора позвала всех к столу, который был накрыт для завтрака – воробей, молоко и морковка. Марыся потянулась к морковке и неосторожно наступила на блюдце, опрокинув его на себя.

– Ох, – хрюкнула она, – сегодня прямо утро катастроф.

– Марыся! – закричала Нора.

– Лучше я пойду прогуляюсь, – сказала Марыся, – что-то у меня от переживаний аппетит пропал.

Она побежала к двери, и только в этот момент Тихон заметил, что морская свинка прихрамывает.

– Что с ней? – спросил он у Норы.

– Долгая история.

Они сидели и молча пили молоко. Тихон разглядывал дом и Нору.

– А можно задать вопрос? Если не хотите, не отвечайте, – сказала Нора.

– Как я здесь оказался? – догадался Тихон.

– Да.

– Долгая история, – улыбнулся Тихон.

– Как у всех. У нас тут все с длинными историями собрались. Так что успеете рассказать. Почему вы не едите воробья?

– Не могу. Там, где я раньше жил, смотрел на воробьёв из окна. Они смешно чирикали и купались в лужах. В детстве мне всегда хотелось с ними поиграть.

– Да, я вас понимаю. Кажется, что понимаю. Но у нас тут ничего нет – ни консервов, ни мусорных баков, ни людей. Едим то, что можем добыть сами. Вы знаете, я даже не думала, что смогу охотиться. Как настоящая кошка. Марыся говорит, что у меня прирождённый талант. А вы – охотник?

– Нет, я скорее защитник.

– Защитник нам тоже не помешает. Надолго вы к нам?

– Не знаю… Вообще не понимаю, как я здесь оказался.

– Значит, лапы привели. А в городе у вас кто-нибудь остался из близких?

– Да, мама… и, надеюсь, ещё один… зверь. Друг моего отца.

Тихон замолчал, Нора тоже.

– Это кажется вам странным, да? Что я дружу с морской свинкой? – наконец спросила она.

– Да нет. Я вообще с одной мышью дружил. Точнее, начал дружить. И мои родители, как оказалось, с некоторыми мышами были близкими друзьями.

– Да уж, – мяукнула Нора, – а у меня нет знакомых мышей. Были знакомые удав, лошадь, тигр и лев.

– Ничего себе! – искренне удивился Тихон. Удава он никогда не видел, как выглядели лошади, знал. Художники любили изображать лошадей. Про львов и тигров он тоже был наслышан с детства. Ведь они считались дальними родственниками кошек.

– Мы были коллегами, – грустно заметила Нора.

– Как это? – Тихон не мог себе представить, как можно быть коллегой с лошадью. Коллеги – это ведь те, с кем работаешь. А как кошка могла работать с лошадью? И тем более с удавом или даже львом? Тихон живого льва никогда не видел. Только на картинке.

– Неужели вы меня не узнали? – удивилась Нора.

– Простите, нет, – Тихон не хотел обидеть новую знакомую, но ответил честно.

– Это даже забавно. Обычно я страдала от избытка внимания. То есть вы не знаете, кто я? – уточнила Нора и улыбнулась. У неё была прекрасная, завораживающая улыбка.

– Знаю. Вы кошка. Только очень красивая, – ответил Тихон и покраснел под шерстью, хотя кошки вроде бы не умеют краснеть и уж тем более смущаться. Так считается. Оказалось, очень даже умеют.



– И вы не знаете, кто такая Марыся? – Нора всё ещё улыбалась.

– Морская свинка. Смешная. А что? – ответил Тихон.

– Удивительно. Просто удивительно, – ласково заметила Нора.




– Но вы же мне расскажете? Про это место, про себя, – попросил Тихон, не желая расставаться с этой удивительной кошкой.

– Значит, долой скучные вечера! – радостно воскликнула Нора.

Если бы Тихон не проводил всё время в стенах музея в окружении картин, он бы наверняка узнал и Нору, и Марысю. Они ведь были настоящими звёздами. И знали их буквально все – от котёнка до канарейки. Нора даже по крыше не могла спокойно погулять – все её узнавали и начинали расспрашивать, как она поживает, что любит, с кем дружит. Просили оставить отпечаток лапы на кленовом листе на память в качестве автографа. Нора, устав от досужего внимания, пыталась прятаться – пачкалась в грязи, надевала плащ до самых лап, но её белоснежную шерсть и особенно глаза не узнать было невозможно. Марыся же имела талант притягивать неприятности. Она и минуты не могла провести спокойно – на неё всё время что-нибудь падало или она сама куда-нибудь падала. И если в сводках о происшествиях упоминалась морская свинка, которая застряла в трубе, потерялась, нашлась и снова где-нибудь застряла, можно было не сомневаться – речь шла о Марысе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Проза / Классическая проза / Русская классическая проза / Сказки народов мира