Большая Книга. Том 1. Имперский сирота

– И, перед тем, как в зал заходить, подошву как следует вытереть мокрой тряпкой, тогда не выкупит, – кивнув в знак согласия с братом, добавил Пашка Поторока. Потороки были погодки и всегда соглашались друг с другом. А если кто-то из них затевал спор с кем-то третьим, то второй сразу же приходил на помощь, даже, если его не просили. Но при полном внутреннем единодушии внешне они отличались так же сильно, как отличается породистый хаски от дворняги. Почти тот же самый костяк, та же заостренная морда, уши торчком, хвост бубликом. Но если младшего Романа можно было уверенно назвать симпатичным парнем, на старшем природа решила закрыться на перерыв. Вот каковы были отличия от брата у Потороки-старшего: тонкие губы, опущенные вниз уголки глаз, чересчур раздутые ноздри при слишком впалой тонкой переносице, слишком выдающийся вперед, но тоже тонкий подбородок. И при этом немного впалая грудь, и слишком худые, неуловимо кривые ноги. И при этом характерами они оба были похожи до чрезвычайности: незлобные, независимые и постоянно ищущие каких-нибудь новых впечатлений.

Яс в первый же день выучил все жаргонные названия новой формы, поэтому сказанное братьями совсем не показалось ему абракадаброй. Бандурой назывался огромный чехол, размером почти в рост Яса, куда полагалось складывать всю их многочисленную амуницию: маску, шпаги, костюм, тапочки, ну и остальное по мелочи. Еще в бандуре лежала аптечка для оружия: проводка, наконечник, кембрики, словом, все то, что позволяет быстро починить шпагу или даже собрать новую, если вдруг сломается клинок (бывало и такое). От всего этого скарба бандура раздувалась до размеров хорошего контрабаса, а в общественном транспорте бабушки поэтому частенько принимали фехтовальщиков за музыкантов. И этот фехтовальный контрабас полагалось тащить три раза в неделю на себе от дома до зала и обратно.

Первое время Яс сильно уставал, а потом привык настолько, что не обращал на свою лазурную (с цветом чехла тоже повезло – второго такого не было ни у кого) ношу никакого внимания. Зато он очень хорошо запомнил очень необычный сон, который приснился ему той золотой алма-атинской осенью перед самым днем рождения.

Как будто они с Ромкой случайно встретились на Дзержинского-Джамбула утром перед тренировкой и пошли вместе ко входу в зал. Вдруг, не сделав и десяти шагов, Яса начало поднимать вверх, как будто он превратился в воздушный шар. Только что обретенная способность к левитации была стабильна и вроде не собиралась внезапно исчезнуть, обрушив бренное тело Яса на асфальт с высоты второго этажа, поэтому через минуту страх ушел, оставив Ясу одно только радостное возбуждение от полета. Яс огляделся с нового, довольно необычного ракурса и увидел, что Ромка тоже смог побороть земное притяжение и теперь парит вместе с ним рядом в нескольких метрах, только примерно на метр ниже.

– Бросай бандуру, – крикнул ему Яс. Со своей он уже расправился и теперь наслаждался необыкновенной и абсолютной легкостью – ничто не отягощало его больше, так как тело ничего не весило. Поторока послушался, и вторая бандура с глухим металлическим звуком тоже брякнулась об асфальт рядом с первой. – Полетели повыше, поднимайся ко мне – махнул Ромке рукой Яс.

Они не спеша поднялись выше пятиэтажного дома и верхушек молодых дубов, росших по обочине от тротуара. Солнце, не заслоняемое теперь ничем, сильнее грело это свежее октябрьское утро, такое красивое в Алма-Ате на фоне уже начинающих пламенеть костров урюка, золота берез и благородной бронзы дубов. Если май был самым любимым месяцем Яса из-за цветущих яблонь, каштанов и скорых каникул, то октябрь он любил за его чистейшее золото и буйный огонь, который тот разводил в листве такой богатой на флору Алма-Аты и ее предгорий. Серьезной медью горели дубы. Ярким огнем, как дрова в камине, пылали клены. Чистейшим золотом, обильным и невесомым, звенели белые березы. Половина кленов тоже была золотой, с вкраплениями густой бирюзы голубых елей в парках и в центре города. А еще бордово-красный боярышник с диким виноградом! А еще смесь оранжевого, бурого и желтого в листьях урюка в предгорьях! И уже выше всего этого октябрьского пожара вздымались в горах неизменные мохнатые ярко-зеленые ковры тянь-шанок. А вообще над всем этим октябрьским прощальным огненным балом висел абсолютно обалдевший Яс. Он вдруг понял, что они в состоянии не только парить, но и перемещаться на далекие расстояния, причем с довольно большой скоростью. Глаза Яса зажглись еще ярче.