Большая Книга. Том 1. Имперский сирота

Решетников из всех них был самым сильным (Полянский не в счет, он был на 2 года старше) и при этом самым недалеким. Его отличие в интеллекте в другую сторону от остальных было настолько очевидным, что даже подшучивать над ним было бессмысленно. Когда он в очередной раз отмачивал что-то из ряда вон, тренеры не проводили с ним воспитательную беседу, как они делали обычно с остальными ребятами, а просто указывали Решетникову на скамейку. Потом Игорь Николаевич (тот, который Портос, так как Решетников был его подопечным) снимал со своей ноги кроссовок 46 размера и наотмашь что было сил беззлобно лупил Решетникова по массивному заду десять раз. Решетников при этом тонко повизгивал, как трехмесячный поросенок. Это повизгивание настолько диссонировало с Володиными дебелыми формами, что без смеха слушать это было невозможно, но никто и не сдерживался. Примерно на четвертом тапке не выдерживал и Антропов, начиная пропускать рвущийся наружу смех. А влупив десятый, он начинал гоготать вместе со всеми так, что перекрывал своим иерихоном всю команду, вместе взятую. Вова, кстати, через минуту тоже присоединялся к всеобщему смеху, периодически поглаживая при этом свою крепкую, как броня БТР, задницу.

Не нужно было вообще, конечно, давать Вове режущих предметов, но что теперь-то? Сделанного уже не воротишь. «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет», – вспомнил Яс поговорку бабушки Тани, внимательно разглядывая изуродованную беспощадной неуемностью товарища спинку впереди стоящего кресла. Обивка свисала с него, как уши кокер-спаниеля – старательный Володя срезал все: и вторую нижнюю, и обе боковые полоски. Яс, не мигая, оценивал сейчас вместе с остальными товарищами глубину преступления против советской гражданской авиации и понимал, что все, Решетникова не спасти. Страшная кара зависла над Вовиной головой в воздухе на высоте десяти тысяч метров, и избежать ее у него не было ни единого шанса. Это явственно пахло не тапком сорок шестого размера или там родительским ремнем, а кое-чем на самом деле грустным. Яс посмотрел на Полянского и понял, что тот тоже прекрасно понимает, что произойдет в самом ближайшем будущем. Сейчас ЭТО увидит стюардесса, закатит глаза, а потом спросит, кто из взрослых пассажиров за них отвечает. И они укажут на Юзефа. А дальше будет уже совсем все, как в фильме ужасов. В их алма-атинский «Енбек» полетит письменная жалоба от «Аэрофлота», и тренеров начальство нахлобучит по полной. Решетниковских родителей заставят выплатить полную стоимость ущерба, а этого дебила отчислят из спортивной школы. Яс прищурил глаза, представляя, что сделает с Вовой викингообразный Решетников-старший, врезавшийся в память еще со времен той страшной истории, когда его ключ от квартиры магическим образом подошел к замку склада, где хранился всякий спортинвентарь. Хорошо, что они не успели ничего оттуда спереть. А сейчас ситуация была во много раз хуже. И надо было как-то спасать идиота. Но как? Снова вдохнул жизнь в коматозного Вову, как это часто бывает в жизни, тот же самый, кто чуть не стал причиной его гибели… – Ленька Полянский.

Спасательная операция началась внезапно и проходила тихо, четко и быстро.

– Пацаны, у кого жвачка, пихайте всю в рот, какая есть и, когда сахар сжуете, сразу давайте мне. – И Полянский, вытащив изо рта свой кусок резинки и задрав край обивки кресла перед Решетниковым, стал расплющивать и растягивать его на том месте, где несколько минут назад была липучка.

План его был прост в замысле и гениален в исполнении. Спустя всего пять минут командной работы челюстей и восстановительных работ кресло выглядело точно так же, как до взлета, скрепленное с внутренней стороны примерно двадцатью порциями липкой субстанции.

Правда, для этого всей команде пришлось полностью уничтожить их запас жевательной резинки, что Решетников, несмотря на свой кретинизм, прекрасно осознавал – на его не тронутых интеллектом глазах блестели слезы счастья и благодарности. Он в мыслях уже успел умереть и был похоронен и предан всеми, включая родную мать, позорному забвению. И вдруг – чудесным образом его воскресили.