Большая Книга. Том 1. Имперский сирота

Вот и «Охотный ряд», им выходить. И, хотя Яс точно так же, как остальные, совершенно не ориентировался в московском метро, а периодически повторять вопрос «не подскажете, как нам доехать до Красной Площади» мог бы и Вовка Решетников, вся команда сейчас следовала за ним. Проходя под аркой Исторического музея, Яс отметил у себя то же самое чувство (сейчас он вспомнил это), что и семь лет назад: как будто Красная площадь вибрировала сильнее, чем окружающая ее Москва. И сильнее, чем что бы то ни было, из тех мест, которые Яс уже посетил в своей жизни – не зря все же именно она – сердце нашей Родины. Яс решил, что отныне будет приходить сюда всегда во время каждого его визита в Москву. Пацаны галдели о чем-то, особенно восхищались площадью Потороки, которые попали на Красную Площадь впервые, но Яс не следил за содержанием разговора. Как и тогда с дедом семь лет назад, он впал в оживший в его душе «красноплощадный» транс, состоящий из вибрации черной брусчатки, звона курантов, механически точной смены часовых у Мавзолея, ряби разноцветных куполов собора Василия Блаженного, красного кирпича стен и рубиновых звезд на башнях; и неба – с белыми линиями от любимых реактивных самолетов. Все остальное по сравнению с этим ушло в туман, в расфокус. О чем он думал? Ни о чем, он на это время просто стал частью площади, живым винтиком ее волшебного механизма и очнулся только тогда, когда их процессия медленно потянулись гуськом обратно в сторону Манежной площади.

В ГУМ они так и не зашли – все равно поесть там бы вряд ли удалось, а молодые желудки после зрелищ на тридцатиградусном морозе, все настойчивее требовали хлеба. Да что там хлеб, они, кажется, были бы рады сейчас слупить даже гвозди. Но столовую, несмотря на голод, все же решено было искать поближе к их колосившемуся приюту. Уж лучше не доесть крошек от каравая неподалеку от «Колоса», чем сытыми опоздать в гостиницу и быть забитыми тренерскими тапками насмерть.

Пельменная находилась в полуподвальном помещении, куда свет проникал через небольшие окна сверху. Она выглядела отнюдь не шикарно, но всем было на это глубоко плевать. Теплый и густой кастрюльный пар внутри – какой еще интерьер может быть шикарнее в такой холодный день, перешедший уже в вечер? Людей было много, но не чрезмерно, и уже минут через десять Яс с товарищами сидели за маленьким столом перед тарелками, наполненными горячими пельменями и бульоном. Яс до этого и не знал, что пельмени бывают квадратными с зазубренными краями, со своими бабушками он лепил всегда круглые с гладкими. Впрочем, догадаться было не тяжело: эти слеплены специальной машиной, надо же, даже до пельменей технический прогресс дошел! Фарш внутри тоже довольно сильно отличался от бабушкиного – вместо мяса и лука там была однородная розовая масса, больше напоминающая размятую вилкой сосиску. Но зато жидкий бульон был – после добавления в него горчицы, соли и перца – не то, что съедобным, а великолепным, гастрономически-безупречным, сказал бы он лет десять спустя. Именно такое чувство сейчас и охватило окончательно согревшегося Яса. Когда тебе четырнадцать лет, в конце голодного дня даже картон превратится в царские яства, лишь бы было достаточно специй. Тарелка была пуста уже через минуту. Эх, сейчас бы вторую порцию, как сделал Полянский, предусмотрительно взяв себе сразу две! Но второй раз выстаивать длинную очередь было уже не успеть – до семичасового сбора у гостиницу оставалось менее получаса.

…В Даугавпилс приехали ранним утром. Им снова повезло: в поезде было много других фехтовальщиков из разных концов их огромной страны, поэтому организаторы соревнований встречали участников по первому разряду, на вокзале всех поджидали новые автобусы. «Москву уважают всегда», – думал Яс, все еще сонно глядя в окно автобуса по пути в город. Особых красот по дороге замечено не было, но одну понравившуюся вещь он отметил: урны, прикрепленные к стенам домов. Как же это просто – повесить урну на стену, и вот уже никто не кидает окурки и мелкий мусор на землю. В гостинице, не сговариваясь, Яс и Ромка в один голос попросили Юзефа поселить их вместе. Бросили вещи в номере, и, не раздеваясь, пошли на выход – «Москва приходит и уходит, а кушать хочется всегда», – сострил Поторока, и сам первый громко заржал своей удачной шутке.