Что для меня было это путешествие от моего корпуса до ее вагончика? Это знает только молодой девственник, который вдруг понимает, что еще чуть-чуть, и он – бинго! – узнает, что это такое – трахнуть девушку. Это не была любовь с первого взгляда, как прошлой зимой с одной девушкой из Эстонии. Это было… как бы лучше сформулировать? – гормональное казино, и ключевое слово было – возможно. Возможно, что узнает, а возможно, что нет, и так и останется щеглом-онанистом. Я не шел, а, как инвалид, ковылял на подламывающихся коленках. Еще бы, после Грека, жучки и теперь всех этих флюидов, и прикосновений Алмы. Но даже самый долгий путь имеет конец. Мы пришли, и она открыла дверцу вагончика, приглашая меня внутрь.
Хотя я и пребывал в состоянии близком к коме, я не мог не заметить разницы в интерьере этого трейлера и нашего курятника в корпусе. Он и вправду оказался сделан в ГДР – в темноте удалось увидеть маленькую табличку на немецком языке над диванчиком. Все было исполнено с немецкой аккуратностью и практичностью – по конструкции мебели было видно, что столик убирался, а диванчик раскладывался в полноценную двухместную кровать.
– Присаживайся, Яс. Я сейчас заварю чай, – почти шепотом говорила Алма, включая кипятильник в розетку. – Ты, возможно, хочешь узнать, почему у нас с Жанкой тут такие отношения со всеми ребятами. – Она закончила свои хлопоты и теперь сидела на диванчике совсем близко ко мне.
От моего волнения не осталось и следа. Я опять кивнул головой, раз мое молчание для меня в этот вечер оборачивалось таким чистым золотом.
– Я тебе клянусь, что нет никакой причины, просто набор дурацких каких-то совпадений. Вначале мы въехали в эти чертовы вагончики, в которых никто из молодежи не живет. По блату, конечно, – мой папа постарался для любимой дочи. Потом наша одежда – ты видишь сам, мы одеты не так, как ребята на турбазе…
Я снова кивнул. Одеты они и в самом деле с Жанкой были во все фирменное – куда там другим нашим прелестницам. Я уже чувствовал себя настолько уверенно, что решил вставить свои семь копеек в разговор:
– Насколько я могу судить по разговорам, они вас отшивают из-за вашей этой избранности в кавычках, не знаю, как лучше сказать. Но, если честно, я совсем не вижу какого-то высокомерия… в тебе, Алма… и дрожащей рукой еле-еле провел по ее плечу. Рука у меня была ледяная, как мясо из морозилки, но Алма это вряд ли почувствовала сквозь плотный хлопок ее пуловера.
Закипела вода в банке. Алма бросила туда заварку и продолжила, сверкнув глазами:
– Спасибо, Яс. Честно сказать, в самом начале мы что-то сказали одной… ты ее знаешь, Наташе.
Я снова кивнул. Наташка им и организовала потом всю эту ядерную зиму.
– Как жаль, что все так… Не думала я, когда сюда ехала, что так будет. Никто-никто с нами не общается, и постоянные какие-то насмешки за спиной … а завтра уже уезжать…
И тут она всхлипнула, и вдруг обняла меня за шею и прижалась ко мне всем своим умопомрачительным телом! А лицом уткнулась мне в ключицу. О, боже, я второй раз чуть не кончил.
Алма вжалась в меня и замерла,. Ее грудь касалась моей так отчетливо, что я чувствовал ее соски через майку. Мои руки робко легли на ее теплую талию, и тогда она подняла голову с моей ключицы и подставила мне свои пухлые губы. И чуть приоткрыла при этом рот, чтобы мне удобнее было всосать в себя ее язык при первом же нашем поцелуе. И волосы у нее были такие чистые и ароматные, пахнущие хорошими духами… в общем, моя голова, которая и так кружилась от всего происходящего, вдруг поплыла, как будто я саданул коньяка. Я снял одну руку с талии и засунул пальцы под ее короткие шорты, а она не отстранилась, а, наоборот, вся подалась им навстречу! И теперь руке уже бы хватило малейшего движения, чтобы добраться туда, до ее святая святых. И в эту секунду внутри меня опять пропели старинные длинные трубы-фанфары: я вдруг понял, что сейчас ЭТО и произойдет!
Полная луна так пробивала своим прожектором даже огромные лапы тянь-шаньских елей и заливала своим светом весь вагончик через небольшое наше окошко так, что ее милое, очень женственное лицо можно было изучать в самых мельчайших деталях. Широкие скулы, пухлые красивые очень нежные губы, чуть курносый нос. Мне нравилось в ней все: брови, лоб, ресницы, глаза – все. Я впитывал и впитывал глазами ее, сладкие, как желтый сахар-нават черты. Алма замерла, как, наверное, спящая красавица, в ожидании поцелуя. И тогда я поцеловал ее нежно и глубоко, просунув свой язык в ее полуоткрытый рот на всю глубину. Какой же он оказался сладкий! А рукой там, внизу, сделал это последнее движение. Боже, какая же обильная, нежная и горячая лава встретила там мою руку! Даже писать сейчас об этом – уже наслаждение для меня… Но – увы! –жестокая и очень неожиданная развязка моего, столь прекрасного приключения приближалась уже к нашему домику со скоростью, наверное, того паровоза к бедной Анне Карениной. И я не иронизирую сейчас.