Большая Книга. Том 1. Имперский сирота

– Love you my One-Third-Trinity! /люблю тебя, моя треть Троицы/ – И с этими словами Джон встал с дивана и направился к гардеробу.

В это время в полутора километрах от «Дакоты» Марк Дэвид Чепмен последний раз прокрутил перед глазом барабан своего короткоствольного S&W .38 и сунул его в карман плаща. Потом подошел к столу, открыл Библию на странице «Gospel of Saint John» /Евангелие Святого Иоанна/ и ручкой приписал после «John» слово «Lennon». В другой карман он положил «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, а диск «Double Fantasy» сунул под мышку. Он наклонил голову вниз и застыл в этой позе на несколько секунд, как бык перед тореро. Потом решительно открыл дверь и перешагнул порог своего номера.

***

В противоположной части полушария всю эту зиму, а перед этим и осень, у Яса тянулись дни, похожие друг на друга, как близнецы. Отец домой теперь уже, понятно, не приходил никогда, жили они вдвоем с мамой. Исчезнув из повседневной жизни, отец на долгий период исчез и из памяти Яса, как будто он никогда и не жил вместе с ними, а Яс вырос вовсе без отца. Отец пару раз осенью сходил погулять с ним в парк на выходных, но Яс почему-то не радовался этим встречам, не помнил потом этих встреч и не ждал новых. Во время этих прогулок Яс, сам того не желая, вел себя с отцом так, как будто он ему приемный, не родной. На свое семилетие Яс получил от него какой-то подарок, он потом и не помнил, какой, а после отец на долгое время вообще исчез из его жизни.

Яс ходил в школу, все так же дружил с Андреем, дружил с пацанами со двора и в общем, не сильно поменялся, разве что перестал смеяться и часто уходил в себя, но это было только дома, не во дворе или в школе. В эти моменты он сидел, не слыша ничего вокруг, за что мама или бабушка, приходившая к ним в гости, отчитывали его, говоря, что так вести себя со взрослыми невежливо. Еще Яс стал старательно обходить все разговоры о своем отце, заливаясь на любой вопрос о нем розовой краской стыда, как будто это он был виноват в том, что папа с мамой не живут больше вместе или как будто его отец сидит в тюрьме. Он не запомнил ничего из своего семилетнего дня рождения: ни того, как он его праздновал, ни того, кто из друзей был в гостях. Все, что он запомнил из тех дней – это свою летаргию. Краски мира вполглаза, звуки – вполуха, запахи – в полноздри. Он только помнил, что, кажется в декабре восьмидесятого у любимого деды Миши случился первый инфаркт. И как отмечали Новый год восемьдесят первого, и что он делал в ту зиму – все тоже совершенно вымыло из памяти.

А в самом начале весны мама заболела желтухой, и ее увезли в больницу. Яс стал жить с ее мамой, своей бабушкой, Натальей Филипповной.

Баба Наташа раньше всегда ему нравилась во вторую очередь после отцовской бабушки, Надежды, как ни стыдно было в этом себе признаваться. Ведь любить бабушек-дедушек хорошему внуку нужно одинаково. Но Яс знал почему: последняя им всегда восхищалась и по любому поводу хвалила, а бабушка Наташа постоянно учила его уму-разуму. Яс не очень любил, как обе бабушки готовили, с маминой едой не сравнить, и в этом смысле их путь к его сердцу лежал только через мозг, желудок безмолвствовал. Мозги бабушки Нади, получалось, лучше знали путь к сердцу Яса, нежели бабушки Наташи, но это он уже анализировал много лет спустя. Яс, как и любой ребенок, похвалу воспринимал намного лучше указки, но была еще одна причина, связанная именно с его одной особенностью: Яс обожал воображать из себя. И, если его живая мимика и кривляния приводили бабушку Надю в умиление, то бабушка Наташа видела в этом одни лишь зародыши порока и будущих окаянств, и поэтому старалась любым способом извести это, как она считала, непотребное поведение на корню. Кстати, и в третий микрорайон в ту пору он тоже перестал ездить: не было никого, кто бы отвез его туда, а самого его так далеко никто бы не отпустил. Что, конечно, сделало кокон еще толще. Но, повторимся, хоть он и любил бабушку Надю больше, с бабушкой Наташей до этого времени Ясу тоже было хорошо, особенно в те минуты, когда они с ней играли в карты или лото.