К счастью все это было по большей части уже в прошлом. Вернувшиеся в жизнь краски также вернули и яркие сны, о существовании которых Яс порядком подзабыл за последний год. И теперь, словно наверстывая упущенное время, полные красок сновидения снились ему почти каждую ночь. Память стирала их также легко, как они приходили, но один сон был особенный, и его Яс запомнил очень хорошо. Как будто он стоит в школьной раздевалке, внутри гардероба, среди пальто и курток, окруживших его со всех сторон. Уроки уже начались, в раздевалке никого, кроме него нет. Или есть? Яс замечает, что с соседнего ряда из-за какой-то коричневой шубы высунулось лицо их новенькой одноклассницы Наташки Кирильченко. Она была высокая, но не длинновязая, с немного курносым, но не чрезмерно носом и светло-зелеными, тоже узорчатыми как у Яса, только более светлыми глазами. И веснушек на носу и около у нее тоже было в самый раз. Как это обычно бывает во сне, Яс, увидев ее в раздевалке, нисколько не удивился. Наоборот, было очень логично сейчас наконец поймать ее в лабиринте из курток и шуб за тугие длинные светло-каштановые косы. И как следует дернуть.
Яс резко дернулся к Наташке, но та ждала погони и, нырнув под куртки, исчезла в следующих рядах. Но Яс уже взял след. Как хорошая гончая разрезая воздух трепещущим носом, он прошивал пространство пальто и шуб так же свободно, как нож – сливочное масло. И вот они – мелькнули заветные рыжеватые искры косичек! Кирильченко теперь было не спастись, это был последний ряд перед стеной, а возможность флангового маневра Яс надежно блокировал своими длинными растопыренными руками. Наташке отступать дальше было некуда, и она легко, как будто с помощью цирковой лонжи, вспорхнула на высокий подоконник. Тут-то Яс ее и настиг, но за косы, как он собирался сделать вначале, схватить не вышло – Наташка сидела на подоконнике, прижавшись спиной к широкой стенке проема окна. От беготни она запыхалась, разрумянилась и теперь смотрела прямо ему в глаза большими блестящими своими зелеными глазищами.
Яс вдруг тоже оказался на подоконнике, мягко подкинутый такой же невидимой лонжей. Вдвоем на нем было тесновато, и Ясу пришлось навалиться на Кирильченко немного сверху, так, что его лицо оказалось рядом с ее лицом так близко, что он ясно различал Наташкино теплое дыхание. Но их романтический, хотя и вполне невинный тет-а-тет тут же и закончился: Кирильченко положила свои ладони на плечи Яса и мягко спихнула его лицо вниз, в район живота. Ноги при этом у нее разъехались в стороны так, что толстые хлопковые колготки, которые полагалось носить с такой юбкой выше колен каждой школьнице полностью оголились. Пред носом у Яса неожиданно предстал их шов посередине, и он понял, что его голова находится точно между Наташкиных ног, накрытая сверху задравшейся выше пояса юбкой. Колготки были так близко, что можно было до мелочей изучить рисунок ткани из которой они были сшиты. Яс втянул носом воздух – он пах чем-то немного терпким и пряным, но очень приятным. Тогда он решил зарыться носом прямо во внутреннюю поверхность бедра своей… кого? Он и не знал, как ее теперь назвать, не любимой же девушкой? Нос ткнулся в мягкую и упругую ткань, и вдруг Яса накрыло какое-то незнакомое щемящее чувство, идущее во все стороны его тела из области паха. И тут он проснулся.
Ну и сон! А Кирильченко красивая, оказывается. Только после сна Ясу стало это очевидно. И пахнет так… необычно. Хотя во сне все, что угодно бывает, может, этот запах исчезнет наяву точно так же, как и вся ее красота. Но нужно было идти в туалет умываться, чистить зубы… дальше, к сожалению, вспоминать свои переживания во сне у него не было времени. А Наташка Кирильченко – он потом проверил в школе – оказалась такой же красивой, как и во сне. Как Мальвина, но не для Пьеро, а для Артемона, уточнял он сам для себя.
1981 год подходил к концу. Приближался новый восемьдесят второй, и его-то уж они отметят, как следует, думал Яс. У друзей детства мамы, рядом с бабушкой Таней, на Охотской. Там в частном доме жила тетя Оля, жена дяди Славы Пана, которую мама называла Поворознючкой – они вместе учились еще в школе, и производное от ее фамилии прозвище так к ней и прикрепилось. Слава Пан не был польским шляхтичем – он был корейцем. Высоким и пузатым, в Отличие от тети Оли, очень миниатюрной натуральной блондинки. Если бы Яс знал тогда это слово, он бы сказал, что внешне они – полные антиподы. Тетя Оля, выйдя за него замуж, на удивление хорошо освоила все премудрости корейской кухни, так что к этому Новому Году стол должен был быть богатым на деликатесы. У Яса при мыслях о корейских салатах даже слюнки потекли, особенно при воспоминании о корейской морковке и салате из папоротника. А родители говорили, что в этот раз будет еще
– Мама, а кто из гостей будет у тети Оли и дяди Славы? – спросил Яс.