Большая книга ужасов — 63

Полночь только что миновала, и кладбищенские жители не замедлили появиться. Призраки мотались по дорожкам, и их можно было бы принять за бесформенные метельные вихри, если бы сейчас не стояло лето.

Но, честно сказать, бесформенными они казались только на первый взгляд. Чем больше я в них вглядывался, тем лучше различал силуэты и черты лиц. Может, конечно, я их видел потому, что оборотнем стал. А человек ничего бы не заметил. Призраки и правда были прозрачные и белесые, какими их описывают в книжках, но им, было такое ощущение, ни до чего не было дела: ни до меня – хотя, по идее, они должны были бы обрадоваться моему появлению и начать меня пугать! – ни до прочих призраков. Каждый кружил над той могилой, из которых вышел, словно охранял ее.

Они были ужасно унылыми и совершенно неромантичными. Никакого там звона ржавых цепей, душераздирающих стонов, замогильных шалостей и потусторонних шуток. Тоска смертная – в полном смысле слова.

Ожившие мертвецы оказались немного поинтересней. И, думаю, могли бы здорово напугать какого-нибудь бедолагу, который забрел бы ночью на кладбище и увидел, как они выбираются из могил!

Происходило это так: сначала вспучивалась земля, а памятник или надгробная плита накренялись – и начинали подпрыгивать. Потом они перемещались в сторону, а из разрытой земли показывалась крышка гроба или черная рука в обрывках сгнившей плоти.

То, что выбиралось из могил, выглядело ужасно. Даже странно, что люди – существа довольно красивые при жизни! – могут оказаться после смерти настолько… даже не знаю, как сказать… отвратительными!

Зачем только они наделены способностью покидать могилы! Без них на кладбище было так тихо, хорошо, местами даже симпатично! А это сборище облезлых скелетов, которые нагло гремели костями и пытались улыбнуться черными провалами ртов… и мерцание их пустых глазниц… и пряди всклокоченных волос, которые болтались на черепах и развевались от ветра…

Это было ужасно.

Я не боялся, но до чего же мне было противно, кто бы знал!

А уже стоило подумать о том, что мне предстоит…

Но я быстренько отогнал все сомнения и продолжал продвигаться по кладбищу с самым равнодушным видом, словно мне все по фигу, словно я здесь свой в доску и всякое такое видел-перевидел.

Я не знаю, было это какое-то особое время для мертвечиных прогулок или они еженощно по кладбищу прогуливаются, однако здесь оказалось весьма, извините за выражение, многолюдно.

Некоторые мертвецы вытаскивали из старых могил, обитатели которых уже вовсе разложились и почти рассыпались прахом, позеленевшие, светящиеся, как гнилушки, кости и даже глодали их, отвратительно причмокивая.

Заслышав мои шаги, мертвецы поворачивали черепа, видимо надеясь, что это какой-нибудь трусоватый человек пожаловал к ним – в качестве закуски или основного блюда к их погребальной пирушке. Но тотчас отворачивались – разочарованно, а некоторые даже со страхом.

Ну и отлично. Мне сейчас было не до новых знакомств. Я искал нужную могилу, внимательно вглядываясь в надписи на памятниках и крестах.

Белый Волк сказал, что этого мальчишку похоронили в семейной ограде всего три дня назад. Чтобы обратно в человека превратиться, мне нужно было сжечь клок от савана ребенка.

Именно от савана недавно погребенного ребенка…

Саван – это одежда, в которую одевают мертвых. То есть надо разрыть могилу, вскрыть гроб и оторвать клок от костюма пацана, или во что он там одет будет, – ну и сжечь.

Каким образом костер развести – меня не проинструктировали.

Ладно, может, до чего-нибудь додумаюсь, когда этот клок раздобуду.

Еще могилу надо найти…

И вдруг я услышал чей-то голос.

Детский голос.

– Дяденька, вы не видели мою маму? – спросил он.

Я резко обернулся.

Немного сбоку, за оградкой, стоял пацаненок лет пяти. Его голова была обмотана бинтом так, что казалось, будто на него надета шапочка.

Ничего себе, навернулся! В аварию попал, что ли? Ему в постели надо лежать, а не шляться по ночам на кладбище. Вон какой бледный, сразу видно, что плохо себя чувствует!

Может, тут поблизости больница есть? И он оттуда удрал, но заблудился и…

И вдруг до меня дошло!

Никакой больницы тут нет. Да и в какой больнице пациенты ходят в черненьких аккуратненьких костюмчиках, в белых рубашечках и в галстуках-бабочках?! А он был одет именно так.

У меня тоже был в детсаду такой галстук… В такой же мелкий белый горошек…

Нет, он не из детсада. И не из больницы…

Но главное даже не в этом! Он видит во мне человека! Он назвал меня дяденькой… ему лет пять, мне – тринадцать… ну, честно говоря, когда я в детсад ходил, мне все семиклассники казались практически стариками. Конечно я для него дяденька.

Он не сказал «собачка», не посвистел мне.

Он увидел, что я человек!

Мелькнула мысль, что я каким-то образом вернулся в нормальный облик. Покосился на себя… ну да, ждите ответа, как был волкопес – или песоволк, без разницы, – так им и остался!

Но мальчишка видит человека… Значит, это не простой мальчишка.

В смысле не живой. Это всего-навсего призрак.