Паша все так же вис на моем плече, вопросительно глядя на меня. В паре шагов от нас брошенный Кабанов фонарь освещал пустую обшарпанную стенку.
– …Я не видел его таким! Даже когда Санчика убили.
Санчик – какой-то десятиюродный брат Игоря, младше его лет на семь. Они почти не общались. Игорь, когда узнал страшную новость, несколько дней не ходил ни в школу, ни гулять. Честно говоря, мы вообще его не видели. Не таким – никаким. А когда увидели – не знали, что сказать. Слова утешения всегда звучат глупо, как в кино. Никто не хочет говорить глупости, когда случается страшное.
– Так! Давай думать, как взрослые люди. Что конкретно с ним могло случиться?
Паша отпустил меня, и сразу плечу стало холодно. Кряхтя, он дохромал до брошенного Кабанова фонарика, поднял его, и луч заметался по сторонам. Стены. Облупившиеся, грязные, но просто стены. Пол. Царапины, сколы, трещины, огромные, от пола до потолка, – и ни намека на то, что же произошло.
– Ты в курсе, что дом аварийный?
– Если бы Кабана тупо завалило, мы бы услышали…
– Каба-ан! Ле-ха!
Вышло глупо. Нам прекрасно видно, что здесь никого нет.
Из коридора был путь назад к выходу и еще влево, куда вела огромная дверь, двойная, как в зрительный зал.
– Отойди за спину.
Я послушалась. Паша потянул ручку.
Дверь подалась легко, сразу стало светлее и почему-то спокойнее. Да, здесь были окна.
Комната была достаточно светлая: много больших грязных окон почти до пола. Я выключила фонарь и шагнула за Пашей.
Зал. Настоящий бальный зал, как в кино. Черт его знает, что тут находилось раньше, мы не бывали в этой части особняка, даже когда он был клубом. Но сейчас помещение больше всего напоминало танцевальный зал. Я даже подняла голову поискать на потолке шикарную люстру, которые в кино падают на голову, но почему-то не убивают, а надеваются на шею как платьице в пол. Хрустальное. На потолке ничего не было, только трубы. Много странных труб. А вот внизу, на полу, в луже блестящей грязи валялись какие-то тряпки.
– Что там?
Пока Паша хромал, я подскочила первой – и пожалела. В ноздри как по башке ударил Кабанов «Черный дракон»: даже здесь, сейчас, сквозь этот тяжелый запах болота. В глаза бросилась куртка, слишком знакомая, чтобы не узнать…
– Куртка!
По-моему, я завизжала. Эта жуткая куртка бросилась в глаза, да так и застряла пропечатанной на сетчатке картинкой. Куртка. С торчащей из кармана бутылкой воды и дурацкой нашивкой с логотипом какой-то компании. Джинсы и кроссовки лежали там же, одежда свернулась калачиком, как будто внутри кто-то есть.
За запахами «Дракона» и болота запоздало раскрылся запах крови. Я вдохнула и чуть им не подавилась, еле успела отвернуться. И меня тут же вывернуло под ноги подошедшему Паше.
– Ты чего?! Ты… Черт!.. – Он постепенно переходил на визг, и в голове я уже визжала сама, но оба мы глупо стояли на месте, глядя на то, что осталось от Кабана. Мерзкий голосок внутри шептал: «Теперь веришь?»
– Да что случилось-то?! – завопил Паша и поскакал обратно на выход. Я за ним. – Игорь! Маринка! – Он бежал и орал, забыв о ноге.
Я за ним.
Не помню, как мы выскочили в зал, легко проскакали вверх по ступенькам, Паша распахнул двери в холл.
Луч фонаря тонул в темноте. Я догнала, с размаху влетела Паше в спину, он устоял. Под ногами была все та же грязная ковровая дорожка, фонарик освещал ее еще пару метров, а дальше – все. Все поле зрения занимала чернота. Глянцевая, объемная, как будто холл наполнили мазутом сверху донизу.
– Теперь видишь? Это оно! То, что было в гардеробе…
– Заткнись.
Паша протянул руку, взвыл, отпрянул, сбил меня с ног, рухнул сам и уже ногой захлопнул дверь.
Потом вскочил и потащил меня вниз по ступенькам. Не показалось. Не показалось что? Мазутная чернота, которая попадала в свет фонаря там, в гардеробе… Пашка видел ее! Я не сошла с ума.
…У самой оркестровой ямы Паша свернул к запасному выходу. В былые времена эти двери светились лампочками с надписью «Выход», как в кино, а теперь и лампочек не осталось. Пашка рванул на себя дверь, она подалась, выскочил в коридор, еле освещенный парой окон, и потащил меня вниз по лестнице.
Дубовые двери расходились на щелочку, ровно настолько, чтобы разглядеть снаружи свет и дужки навесного замка. Паша зашарил фонарем под ногами, хотя дневного света вполне хватало, чтобы разглядеть тут все. У самого выхода валялся скелет табуретки, давно лишенный сиденья. Ножки из металла, можно попробовать. Я молча подняла табуретку и протянула Паше. Он налег на дверь, вытолкнул в щель ножку и попытался поддеть ею дужки замка. Я слышала только скрежет металла по дереву, даже дневной свет не успокаивал. Дневной свет. Какие же мы тупые!
Я подошла к окну, легко отщелкнула старые шпингалеты и распахнула раму. В лицо ударил свежий воздух вперемешку с тяжелым запахом старого пруда и канализации, Паша выругался, бросил табурет и первый выскочил в окно. Я за ним. Мы обогнули здание и побежали к главному входу.
– Думаешь, они успели выскочить?
– Надеюсь, успели…