Большая книга ужасов — 81

Ноги болят и спина. Каждый день по часу, а то и больше (а что еще делать!) я делаю зарядку. Нелепые упражнения, которые сама же и придумала, после них мне становится легче: меньше затекают руки-ноги, и я чувствую, что, наверное, когда-нибудь смогу встать. Чем дольше лежу, тем хуже, это я усвоила. Но я верчусь, делаю отжимания (неглубокие, насколько позволяет высота потолка), «велосипед» на боку и вот это вот все. После зарядки мне легче.

Музыка играла, я представляла, как народ собирается на линейку, и ревела. Паша, когда был жив, каждое первое сентября приходил с веником георгинов. Его бабка их выращивает на даче. Над ним все ржали, особенно Кабан, но Пашу так просто не задеть. Кабан скажет:

«Ты опять с этим веником?»

А Паша:

«Это тебе в баню!»

А Кабан:

«Спасибо, у меня ванная есть».

А Паша:

«Я сказал, иди в баню!» – и погонится за Кабаном, размахивая букетом. Пару раз ударит, сломает пару цветов.

Потом Маринка отберет, скажет:

«Дурак, зачем цветы ломаешь?»

А Кабан:

«Это было не тебе, тогда бы он все сломал».

И тогда Маринка погонится с этим букетом за Кабаном.

Пока они носятся, Паша быстро метнется на дачу и нарежет новых цветов. Его дача в двухстах метрах от школы. В этом прелесть маленьких городов вроде нашего: до дачи можно дойти пешком.

Когда он вернется, первый букет уже будет валяться на земле по частям, Кабан будет стряхивать с себя лепестки, а директриса вещать про День знаний.

Только какой Паша, какой Кабан, какая Маринка?! Их нет. И меня нет.

Я услышала треск микрофона – значит, уже. Помехи были такие, что я не смогла разобрать слов – да чего их разбирать, каждый одиннадцатиклассник знает это наизусть. Новый учебный год, бе-бе-бе, поздравляю, ля-ля-ля, приятно видеть новые лица первоклашек и старые лица стариков…

Под окном кто-то завозился. Я подняла голову и увидела Бабку.

– Опа! Не ждала вас сегодня! Недели две ждала, а сегодня вот нет.

– Могу и уйти, – обиделась она. – Я думала, ты давно в школе.

– С чего бы? Вы ж хотели в милицию идти…

– Я и пошла. Только что оттуда.

– Я так и подумала. Вы про меня им сказали?

– А что ты натворила?

Я взвыла так, что малыши сорвались с места и попрятались за кроссовками.

– Я ЗАСТРЯЛА! СКАЖИТЕ ОБ ЭТОМ ХОТЬ КОМУ-НИБУДЬ!

– Чего орешь? Я им сказала, они обещали помочь.

Врет. Вот в тот момент я точно знала, что она врет. Зачем? Неужели это было так трудно – просто сказать, и все. Ей, конечно, могли не поверить. А могли просто не слушать, как она меня не слушает. Но ведь меня ищут, должны искать…

Голос у микрофона сменился на мужской: завуч вещал, как он рад видеть свежие лица первоклашек и несвежие старшеклашек. Я думала, что еще сказать Бабке, как ее заставить сделать элементарную, но так необходимую мне вещь.

– Я хочу в школу. Сходите к ним, пока все во дворе, скажите, что я скучаю и что застряла здесь.

– Я уж находилась.

– Ну пожалуйста!

– Не ной. Отдохну – схожу.

Тогда я опять разревелась. Тихо, она не слышала, но, должно быть, поняла наступившую тишину и истолковала по-своему:

– А я тебе кое-что принесла. Держи! – Она кинула в разбитое окно что-то огромное, оно накрыло мою щелку в полу целиком. Сразу наступила темнота и духота.

На секунду я решила, что она в меня выстрелила, поэтому так темно и душно, а не больно – так это от шока, я читала, не помню где. Когда я все-таки решилась потрогать потолок – там, где он был закрыт неведомым подарочком, – то нащупала мягкое и колючее. Вцепилась пальцами, потянула…

По доскам шаркнуло одеяло и почти целиком оказалось у меня на коленях. Старое, шерстяное, вонючее, как будто заворачивали роту солдат, но теплое. Я сразу почувствовала, что опять мерзну.

– Ничего не хочешь сказать?

– Вы умнее, чем я думала. Спасибо.

– Я ведь и обидеться могу.

– Обратно не отберете.

– Пожалуй.

– Сходите в школу, а?

– Зачем?

Я взвыла и завернулась в одеяло. Крысята осторожно высунули из-за кроссовок любопытные мордочки, потянули носами и почти синхронно выскочили на тепленькое. Я не ответила Бабке. Я закрыла глаза и слушала речь завуча.

Бабка кряхтя уселась под окном (я видела только макушку грязного платка) и через несколько минут захрапела. Я почувствовала себя путешественником во времени: может, и не было этих двух недель?

Сентябрь

Я осторожно изогнулась под дырой в полу и высунула нос. Тяжелые куски бетона (или из чего там строят театры?) лежали кучно и хрупко: казалось, чихнешь – рассыплются. Не рассыплются, я-то знаю, сколько они весят. Где-то там, под ними и еще под кучей мелкой крошки и мусора, лежали металлические трубы, которые и удерживали весь завал на дощатом полу, не давая ему провалиться мне на голову. Если я сломаю еще одну дощечку рядом с той, что уже выломана, я, пожалуй, и вылезу. Ну, при условии, что трубы удержат, что меня не завалит глыбами или кусочками поменьше, которым размер позволяет между этими трубами пройти. Что я теряю? Могу покалечиться. Убиться, наверное, тоже могу, хотя высоты тут с полметра, даже если на голову… Нет, на голову, пожалуй, убьюсь. Или нет.